Я лежала на набитом соломой матрасе и пыталась осмыслить свою жизнь. Она никогда меня особо не баловала, но у меня было утешение – я сохраняла свое достоинство. Теперь и этого нет. Я напилась и по доброй воле отдалась подозрительному типу, это уж потом началось насилие. Я чувствовала себя грязной, поруганной и практически уничтоженной. Вряд ли я кому-нибудь об этом расскажу, но ведь сама буду помнить! Как жить дальше? Может, присоединиться к этой женской общине на постоянной основе? Я просто не представляла, как смогу вернуться в прежнюю жизнь. Квартира, работа, подруги, Костя – все казалось таким далеким и не моим. Но ведь меня наверняка ищут! – вдруг дошло до меня. Вряд ли родители беспокоятся, но подруги наверняка. Как им рассказать? Вероника, скорее всего, отнесется доброжелательно, поддержит, пожалеет. А Маринка? Она только недавно стала меня уважать, и вдруг такое. Посчитает меня тряпкой, да еще и тупой. Как я могла так поступить?

За ужином Мария начала неприятный для меня разговор. Надо отдать должное этим простым женщинам, вели они себя очень деликатно. Две недели меня ни о чем не расспрашивали, только имя спросили, а потом лечили и выхаживали. Лишь со вчерашнего дня я стала по-настоящему осознавать, что произошло, и где сейчас нахожусь. Теперь они сочли возможным дать волю своему любопытству. Пришлось кое-что о себе рассказать.

– Ты в банке работала? – удивилась Вера.

– Да, заместителем начальника отдела.

На меня уставились три изумленных лица.

– Как же ты с наркоманами связалась? – спросила Мария.

– Случайно вышло. Познакомилась в баре с мужчиной, а потом почти ничего не помню. Очнулась в каком-то пансионате или турбазе и, пока он куда-то отлучился, сбежала.

Они стали обсуждать между собой, какой из пансионатов это мог быть, так как поблизости их несколько. В одном из них Мария когда-то работала уборщицей. Она попросила меня описать это учреждение, но я ничего не помнила – абсолютно ничего! Даже дом, в котором жила, не могла описать, только невысокое крыльцо. На вопросы о том, сколько дней я провела на турбазе, и сколько дней скиталась по лесу, я и вовсе не могла ответить. Кратко описать мои впечатления за тот период можно было так: покрытая липким туманом мерзость. Чем больше я приходила в себя, тем более сильное отвращение к себе наваливалось на меня. Я чувствовала на себе взгляды трех женщин. Чего в них было больше – сочувствия, недоверия или презрения? Наркоманам мало кто сочувствует.

– Если ты и впрямь была приличной женщиной, то тебя наверняка сейчас ищут, – подала голос Анна. – Я кивнула. – Нужно сообщить твоим близким, а то они волнуются.