Всё. Выговорилась. Смогла выстоять, не поддавшись губительному искушению. По крайней мере снаружи. Но стоило открыть глаза и встретиться с недоверчивым взглядом — как сердце пошло в такой разнос, что едва не застонала от оглушающей боли.

— Юлька… Какая же ты у меня всё-таки дурочка… — прозвучало у её губ совсем безобидно. Практически ласково. — И врунья из тебя никудышная. И стерва так себе, на двоечку. Бери пример с племянницы. У той по всем категориям стопроцентные отметки.

И всё…

Трудно сказать, кто поддался наваждению первым. Возможно, она, а возможно, он. Помнил только, как накрыл ладонью её затылок, зафиксировав его широким обхватом и окинув взглядом пылающее лицо, в ту же секунду впился в распахнувшиеся навстречу губы изголодавшимся поцелуем.

Не пошли мы от человека. От зверья пошли. Ненасытного. Властного. Порой жестокого. Порой примитивного.

Сострадание, внимательность, понимание — всё померкло под опустившейся на их души волной дикого желания. Единственное, что играло на краю воспаленного сознания — это жажда поскорее ворваться в неё, стать с ней одним целым и больше никогда не расставаться.

Стоило только прикоснуться друг к другу — и сразу двести двадцать по покрывшейся испариной коже. Сразу в омут с головой. Испытали в нем и успевшую вытравить душу тоску, и дикую, отчаянную ненависть, и поработившую сердце ожесточенную любовь.

Боже, разве бывает так? Когда добровольно с разбега в пропасть? Когда заведомо приставляешь к виску пистолет и смиренно ждешь выстрела?

Это вообще нормально? Может, это уже неизлечимая болезнь? Но тогда даже если бы ему дали исцеляющую таблетку, способную вернуть всё на круги своя — отказался бы. Хотел хронически ею болеть. Пожизненно.

Разве можно такому сопротивляться?

Нет!

Не помня себя от страсти, Вал быстро расстегнул ремень брюк и, подхватив Юлю под ягодицы, заставил обвить свои бедра ногами, что она и сделала, как только оказалась приподнятой над полом.

Широким размахом руки он смел со стола чашки, подставку для папок, какие-то документы. И не успела Юля предупреждающе зашипеть на него, призывая к тишине, как оказалась заброшенной на стол, да ещё и с широко разведенными бедрами.

— Вал… — задохнулась от нехватки воздуха, почувствовав внизу живота неприятную тяжесть. С трудом переводила дыхания, постанывая от накатившего желания. Теперь уже бесполезно делать вид, что равнодушна. Что не хочет его, что плевать ей на него с высокой колокольни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Сейчас, моя хорошая… Сейчас всё будет, — шептал в её губы, не зная, что лучше: ворваться в неё сходу или всё-таки позволить немного прелюдии.