— Ничего из того, чтобы он не заслужил. И скажу тебе так — он ещё легко отделался.

Я застыла, чувствуя, как по спине пробежал тревожный холодок. Броня. Непробиваемая, нерушимая. Никогда между нами не будет понимания. Скибинский нервно тер грудину, шумно дыша. Видимо, накатил очередной приступ. А мне похер. Ожесточилась с ним, плевать хотела. Мне тоже больно.

— Можешь быть свободна, — выдохнул рвано, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Не поняла. Он сейчас о чем?

— Я серьёзно. Хотела свободы — получай. Можешь идти на все четыре стороны. Больше ты не имеешь к моей семье никакого отношения. Дерзай. Посмотрим, насколько тебя хватит.

Зря он так. Разве ещё не понял? Да я землю буду грызть, подыхать — а не приду. Принципиально.

— Кстати, — достал из кармана брюк мой телефон и швырнул на кровать. — Надеюсь, ты не пожалеешь.

Он вышел, а я так и осталась стоять недвижимо, уставившись на смартфон. Это что сейчас было? Благословение или намек на то, что по-любому приползу обратно?

К черту. Чтобы меня не ждало впереди — тут я не останусь.

На дрожащих ногах нашла свой боевой рюкзак и стала поспехом собирать вещи, параллельно пытаясь дозвониться к Гончарову. Противный голос в динамиках уведомлял, что на данный момент, вызываемый вами абонент, находился вне зоны действия сети. Это какой-то трындец. У меня пожизненно так: если в одном удачи, так в другом обязательно ж*па.

С собой прихватила самое важное и только на первые дни. Документы, мамины серьги забрала вместе со скрепленными чеками, всё остальное оставила. Ключи от подаренного Фольксвагена бросила на тумбочку и, потерпев очередное фиаско с попыткой дозвониться Лёшке, вызвала такси.

Ну вот и долгожданная свобода. Если честно, страшно. Не так всё представляла. И радоваться бы… да что-то не очень. До последнего не хотелось ссориться со Скибинским, расставаться вот так, врагами. Но у меня не было выбора. Прояви покорность, склони голову — и всё… о Гончарове можно забыть.

Переодевшись в практичные джинсы и немаркую футболку, понеслась к воротам, то и дело оглядывалась, ожидая погоню. Господи, помоги. Только бы выбраться из этого дома, унести ноги как можно дальше. До сих пор не верилось, что Скибинский отступил, что сдался, в конце концов.

Караулившая у ворот охрана, с каменными лицами молча расступилась, пропуская меня на улицу. И хотела спросить, может, знают, где Гончаров, но передумала. Всё равно ничего не скажут — это же очевидно.

Покусывая по старой привычке фалангу указательного пальца, нервно расхаживала вдоль ограждения, вздрагивая от каждого шороха. Казалось, сейчас откроются ворота, являя спохватившегося Скибинского и меня в который раз упекут под замок.