Такое чувство, что старик нервничает.

Да ну нафиг! По-моему, у меня глюки.

— Нам сейчас принесут сюда выпить, — мой дед кивает в сторону входной двери, на что Ефим Николаевич лишь отмахивается.

— Петя, не стоит, — кривится, сидя в кресле, и тоже, походу, спокоен как удав в спящем режиме. — Сердце в последнее время что-то шалит.

— Ой, знаю я тебя, — фыркает дед и тоже отмахивается, как будто только что его друг сморозил величайшую в мире глупость. — Сколько тебя знаю, Фима, ты вечно своим сердцем отмазываешься. Еще всех нас переживешь, — смеется, что водит меня в какой-то непонятный ступор.

А после еще и смех Ефима Николаевича… добивает окончательно. Ну, точно, я сплю. Иначе сложно объяснить происходящее. И мне снится странный сон. Про дружбу этих двух упрямцев я-то у бабули поинтересовался. Даже несколько вопросов наводящих задал, хотя они лишними оказались. Словоохотливая старушка выложила всю подноготную деда и Ефима Николаевича. Еще и парочку нелицеприятных словечек добавила в адрес обоих стариков.

И вот теперь…

Даже не знаю, о чем и думать.

— Ладно, будем считать, что ты меня переубедил, — Ефим Николаевич снова усмехается, видимо, настроение у мужика хорошее. Я бы даже сказал, отличное, но это и пугает больше всего. — Я вообще-то по делу.

— Догадался, — ворчит мой дед, глядя другу в глаза.

А я боюсь прервать их молчаливый диалог. Тупо пялятся друг на друга, не отводя взгляда. Только вот ненависти нет. От слова совсем.

— Давай не будем портить жизнь детям своими давними разборками, — спокойно произносит Ефим Николаевич, а дед в ответ легонько тарабанит пальцами по столешнице. — У меня внучка одна, — пауза, на протяжении которой я даже дышать перестаю. — Да и у тебя, насколько мне известно, внук тоже один. Кому хуже сделаем?

— Дед, ответь хоть что-то, — обращаю внимание на себя, так как Петр Михайлович почему-то молчит.

Я, конечно, знаю его, как облупленного, только вот он сейчас на себя действительно не похож. Если бы хотел возразить, то уже давно бы взорвался, как спичка. А тут… тишина. Лишь негромкое сопение, а так же периодические тяжелые вздохи.

Да что ж у него на уме-то, черт бы его побрал?

— Я не умею извиняться, — выдает мой дед, глядя сначала на меня, а после переводит взгляд на Ефима Николаевича. — Но очень хочется. Вера…

— Давай не будем об этом, — резко выдает дед Лии и как-то немного поникает. — И так уже заплатили слишком высокую цену за это.

— Согласен, — кивает Петр Михайлович. — Но все равно извини…

У меня точно глюк. Сильный. Необъяснимый. И дар речи куда-то пропадает, а так же возможность двигаться и что-либо понимать в данной ситуации.