– Мэдди, – урезонивающим голосом проговорила Джейн.

– Это неправда! – вскрикнула Нина, вскочив на ноги, а лицо Мэдди тем временем покраснело от праведного гнева.

– Так ли? Ты ведь со всем соглашалась. Поощряла надежды в Марселе. Позволила всем нам заниматься этим. А теперь хочешь все отменить. Ты на стороне Себастьяна.

– Нет никакой стороны. Я не хочу, чтобы кондитерская закрылась. Но все мы заранее знали, что это все временно.

– Необязательно, если ты готова бороться. Окажи сопротивление Себастьяну. Ты просто трусишь. Ты стараешься угодить ему, как можешь, чтобы понравиться. Преодолей уже свою влюбленность. Если бы ты была ему небезразлична, он бы уже что-то сделал с этим. А ты просто полезна ему на побегушках.

– Это подло говорить такие вещи, – сказала Нина. Она резко вдохнула, потрясенная той неожиданной болью, которой отозвались в ней слова Мэдди. Волна страха нахлынула на нее. Что, если Мэдди права и она просто была полезна для него? Она долгие годы ждала, что Себастьян заметит ее, если и он чувствовал то же самое по отношению к ней, почему тогда не отыскал ее? Что, если все это ради удобства? Что, если она вернется в Англию и он поймет, что она ему совершенно не нужна?

– Она не это имела в виду, – сказала Джейн и, протянув руку, прикоснулась к руке Нины.

– Нет, имела, – сказала Мэдди, уперев руки в бедра. – Ты ведешь себя как эгоистичный ребенок. Речь идет не о тебе. Речь идет о Марселе и Маргерит. И обо всех нас. Мы работали и помогали тебе. Ты по меньшей мере могла бы сразиться за это место, дать ему шанс.

Марсель, услышав свое имя, посмотрел в их сторону, его лицо, как и всегда, хранило бесстрастное выражение, но Нина вспомнила, какая в нем была боль, когда он рассказывал о жене. Осунувшийся, ущемленный вид исчез, хотя его улыбки были редкими и мимолетными, когда они случались, возникало впечатление, будто снова зажегся свет.

«Эгоистичный ребенок». Нина заставила себя посмотреть на Мэдди, ее кулаки крепко сжались, глаза прищурились. Последним, кто называл ее ребенком, был Дэн, и она ушла, оставив его с рассеченной губой, правда, мать отправила ее в тот день в постель, не напоив чаем. И никто не называл ее эгоистичной.

– Отлично, – проговорила Нина, как отрезала. – Я сделаю это. А теперь, если вы меня извините, мне нужно готовить.

Она убежала на кухню, слезы жгли ей глаза.

* * *

Заварное тесто подвергалось опасности быть взбитым до смерти. При такой скорости оно может и не подняться. Нина остановилась и вытащила сбивалки из смеси.

– Как вы? – ее мысли прервал тихий голос Джейн.