Она сидела перед зеркалом в длинном пеньюаре.

– А где Па?

– Общается с продюсером, как его… Питер Лазалли, кажется?

– Все правильно, – подтвердил Леоне. Он и правда походил на молодого льва[100]: роскошная темная кудрявая грива, материнские глаза и отцовский нос, каким он был до операции. А еще ему достался музыкальный талант обоих родителей. – Вот видишь, ты снова отлично вписываешься в мир шоу-бизнеса.

– Да нет. Я рада, что отошла от дел – от подобных мероприятий уж точно. Ничего не могу толком запомнить, голова как решето. Если повезет, то, по крайней мере, вспомню, в каком регистре петь. Надеюсь, я не обрушу рейтинги мистера Карсона. Пол-Америки включит передачу, увидит на экране старую каргу и немедленно переключится на Дика Каветта. – Чичи припудрила лицо. – И правильно сделают. Нечего тут видеть, кроме упадка цивилизации.

Леоне рассмеялся.

– Ма, просто будь самой собой. Ты забавнее любого комика.

– Ну да, Лео, как раз это любая женщина мечтает услышать.

– Мне нравятся женщины с чувством юмора.

Тони забарабанил по двери гримерки.

– Ты одета? – спросил он из-за двери.

– Заходи уже, – ответила Чичи, и Тони вошел.

– Привет, папа! – Леоне обнял отца.

– Итак, Чич, большую часть времени ты будешь справа. Они там клеят на пол розовую изоленту для тебя, черную для меня. А когда будем танцевать, не выходи за пределы синей ленты.

Тони подтянул шелковый пояс под черным смокингом и поправил кольцо на мизинце. Комнатка наполнилась запахом одеколона «Брют». Тони потел и источал одеколоновые пары.

Чичи посмотрела на него в зеркало.

– В танце вести будешь ты, тебе и следить за лентой.

– В танце ты всегда слишком расходишься. И вертишься. А когда ты вертишься, то размахиваешь конечностями, и в итоге рука или нога выйдут из кадра.

– Аллилуйя! Тогда пусть меня вырежут из кадра, да и вообще из передачи! – воскликнула Чичи, вскидывая руки жестом древнегреческой богини.

Тони переполошился.