Еще в гардеробной стоял сундук кедрового дерева, заполненный аккуратно сложенными шерстяными свитерами Тони и пропитанный ароматом его одеколона от Фаберже. Его коллекция шелковых галстуков-бабочек была разложена на папиросной бумаге в коробке от «Эрмес», как кусочки детской мозаики. На полу гардеробной, рядом с его туфлями, она нашла коробку с надписью
Завернутая в пляжное полотенце отеля «Фонтенбло», там лежала та самая скалка – а ведь Чичи думала, что она давным-давно потерялась. Еще в коробку были напиханы дурацкие шляпы, вставные зубы, парики и очки – атрибуты для скетчей, детали костюмов. Чичи изумленно вскрикнула, обнаружив там свое бумажное пианино, свернутое в рулон и обвязанное бархатной ленточкой. Она положила его на кровать. Быть может, кто-то из внуков оценит ее старого товарища.
Чичи вернулась в гостиную за сумочкой, намереваясь уйти. В квартире оказалось слишком много предметов, одним махом возродивших все прошлое, и она была не в состоянии справиться с нахлынувшими чувствами. Ее раздражало, что Тони оставил ее наедине со всем этим старьем, уверенный до конца, что может на нее рассчитывать, уж она-то все разберет и уберет – ведь провела же она жизнь, заботясь о нем.
Чичи прошла на кухню и налила себе стакан воды. Отпив пару глотков, она ушла в гостиную, села за пианино и побренчала. Что ж, по крайней мере, он позаботился, чтобы инструмент был настроен. Интересно зачем, подумала она.
В тридцать семь лет Чичи начала сочинять песню, которую ей с тех пор никак не удавалось закончить. Прошли годы, в ее сознание пробрались другие песни, и многие из них она сочинила с ходу, легко, но не эту. Она вспомнила, как Тони торопил ее, настаивал, чтобы она дописала текст, но ей все не удавалось найти подходящие слова. А теперь она вдруг услышала у себя в голове мелодию и текст – но под рукой не было нужного музыкального инструмента.
Чичи встала из-за пианино и вернулась в гардеробную при спальне. Начала рыться, вынимая коробку за коробкой и опрокидывая их содержимое на кровать, пока постель не оказалась завалена вещами. Сбросила крышки коробок покрупнее, подтащила табурет, стоявший у бюро Тони, и встала на него, заглядывая на верхнюю полку. Перебрав шляпные коробки бывшего мужа, помеченные «Борсалино», она отпихнула их в сторону.
Внезапно ее лицо расплылось в довольной улыбке. То, что она искала, нашлось. Она достала с полки старую мандолину Тони. Время придало дереву светло-вишневый оттенок. Такого цвета были ее губы, когда помада стиралась за целый день разговоров, а она все забывала нанести ее снова. Чичи сунула мандолину под мышку.