Всего лишь хотел быть счастливым. Счастливым отморозком. Видимо, этому не суждено было сбыться.

Мои пальцы дотронулись до холодной каменной плиты: сначала одной, затем другой. Постояв молча минут десять, поймал себя на мысли, что не принес цветов. Главное, что пришел, а остальное и не нужно было.

Последний вдох-выдох перед тем, как развернуться и уйти.

Шел, не спешил, старался не думать о том, что не вернусь ни сюда, ни в город, ни в компанию, которая давно имела иное название, не соблазнюсь на встречу, которую долго ждал.

Теперь парень носил другую фамилию, имел другого отца, которого по-настоящему заслуживал.

Черт со всем этим.

Остановившись на выходе из мрачного места прощаний и слез, тяжелый ком образовался в горле. Это означало, что я не был конченым монстром и ублюдком. И, возможно, еще была надежда на спасение? Поскольку я имел то, что есть у любого нормального человека — сердце. Вот только каким оно могло быть?

***

— Спасибо.

Звуки скрипки замолкли раньше, чем молоденькая девушка, одетая в узкие джинсы, черную кожаную куртку, промолвила слова благодарности.

Я кинул в ее раскрытую сумку свернутую десятидолларовую купюру. Девчонка хорошо играла, и у нее были большие, но грустные глаза. Очень знакомый по настроению взгляд.

— Ты…, — хотел начать разговор, но передумал.

Он был ни к чему. Мне все равно, что творилось в судьбе этой девчонки, которая с легкостью могла годиться мне в дочери. На вид даже и не знал… Лет двадцать? Почти столько же, сколько отсидел.

— Сколько тебе лет? — все-таки черт дернул меня за язык.

— Двадцать два.

— Двадцать два, — повторил непонятно зачем. — Почему ты не работаешь?

— Это и есть моя работа.

— Играть на скрипке в переходах, где ошиваются бомжи и алкаши?

Не удержался, чтобы усмехнуться. Должно быть, это задело ее достоинство. Выражение юного лица приняло ожесточенность, и стойка стала тверже.

— Что смешного? — дерзила девчонка.