– Если бы я знал, что тебе довелось пережить, Ричард, я смог бы помочь тебе, – произнес он. – Пожалуйста, расскажи мне все.

– Не могу.

– Ты боишься чего-то, но не плотских наслаждений. Ты боишься любви. Но что в ней страшного?

– Мне бы не хотелось, чтобы со мной случилось то, что однажды уже было, – нехотя признался Ричард, – второй раз мне этого не пережить. Я способен любить Лиззи как сестру, а вас – как брата, но не более того. Вся полнота любви, которую я испытывал к моей жене и детям, священна.

– Они умерли?

– Да.

– Ты же еще молод, ты покинул родину. Почему бы тебе не начать все заново?

– Может быть. Но не с Лиззи Лок.

– Зачем же ты тогда женишься на ней? – Глаза Донована замерцали.

– Потому что ей тяжело живется, а я по-братски люблю ее. Вы же знаете, мистер Донован: сердцу не прикажешь. Если бы ему можно было приказать, я, возможно, предпочел бы любить Лиззи Лок. Но этого не будет никогда. За год, который мы провели вместе в глостерской тюрьме, я это понял.

– Значит, ты все же не так равнодушен, как мне казалось. Да, ты прав. Приказать сердцу невозможно.

Солнце спускалось за скалы на западном берегу бухты, заливая все вокруг золотистым светом. Стивен Донован задумался о капризах человеческого сердца. Да, Ричард прав. Любовь приходит к нам без приглашения, как незваная гостья. Ричард пытался защититься, выбрав в супруги сестру, которую он жалел и которой стремился помочь.

– Если ты женишься на Лиззи Лок, – наконец заговорил Донован, – ты потеряешь свободу. Когда-нибудь этот союз станет для тебя обузой.

– Значит, вы не советуете мне жениться на ней?

– Да.

– Я подумаю, – пообещал Ричард и поднялся.

В понедельник утром Ричард попросил у майора Росса разрешения повидаться с преподобным мистером Джонсоном, а также с каторжницей Элизабет Лок, сообщив, что намерен просить ее руки.

В свои двадцать с небольшим лет мистер Джонсон был круглолицым, полногубым, слегка женственным мужчиной в безупречно чистом облачении – от накрахмаленного белого галстука до черной сутаны. Последняя скрывала увесистое брюшко: священник вовсе не желал выглядеть упитанным в этом голодном краю. Его блеклые глаза горели рвением, которое кузен Джеймс-священник называл иезуитско-мессианским. В Новом Южном Уэльсе мистер Джонсон нашел себе дело по душе: морально поддерживать прихожан, ухаживать за больными и обездоленными, устанавливать свои порядки в церкви, играть роль благодетеля. Он руководствовался поистине благими намерениями, но был весьма ограниченным человеком и приберегал сострадание исключительно для беспомощных. Взрослых каторжников он считал порочными людьми, души которых незачем спасать. Не будь они порочными, разве они попали бы на каторгу?