Узнав, что кузен Ричарда – священник церкви Святого Иакова в Бристоле, и обнаружив, что сам Морган образован, учтив и откровенен, мистер Джонсон дал свое согласие на брак и решил, что его прихожанин женится на Лиззи Лок во время следующей воскресной службы, чтобы все каторжники убедились в том, как их духовный пастырь преуспел в своих проповедях.

После захода солнца Ричард отправился в женский лагерь, показал разрешение священника часовому и спросил, где найти Элизабет Лок. Часовой не сумел ответить ему, но какая-то женщина с ведром воды указала на одну из палаток. Подойдя к ней, Ричард остановился в замешательстве: как постучать в полотняную «дверь» палатки? Не найдя другого выхода, он просто поскреб ногтями по парусине.

– Входи, если ты красавчик! – откликнулся женский голос.

Откинув полотнище ткани, заменяющее дверь, Ричард очутился в помещении, где могли бы с удобством разместиться десять женщин. Однако оно служило домом двадцати. По десять узких коек выстроилось бок о бок вдоль длинных стенок палатки, а пространство между ними заполняли самые разные вещи – от шляпной картонки до подстилки, на которой лежала кошка с шестью котятами. Обитательницы палатки, только что поужинавшие у общего костра, уже начинали раздеваться. Все они были худыми, изможденными и шумными. Лиззи лежала на койке, возле которой стояла шляпная картонка.

В палатке стало тихо, девятнадцать пар округлившихся глаз испытующе уставились на Ричарда. Переступая через вещи, он направился к дремлющей Лиззи Лок.

– Уже спишь, Лиззи? – улыбаясь, произнес он.

Она вздрогнула, открыла глаза и недоверчиво взглянула на Ричарда.

– Ричард! О, милый Ричард! – Она спрыгнула с койки, бросилась к нему в объятия и зарыдала.

– Не плачь, Лиззи, – мягко уговаривал Ричард. – Пойдем, нам надо поговорить.

Обняв за талию, Ричард повел ее из палатки под прицельными взглядами девятнадцати пар глаз.

– Везучая ты, Лиззи, – вздохнула немолодая каторжница.

– Вот бы и нам так повезло! – добавила вторая, беременная, с огромным животом.

Ричард и Лиззи отошли к берегу бухты, где была построена временная пекарня. Лиззи цеплялась за руку Ричарда так, словно от этого зависела ее жизнь. Ричард усадил ее на обтесанную глыбу песчаника.

– Что было с тобой после того, как нас увезли? – спросил он.

– Я еще долго пробыла в Глостере, а потом нас отправили в лондонский Ньюгейт, – ответила она, начиная дрожать. К вечеру похолодало, а Лиззи была одета только в тесное, поношенное платье, какие выдали всем каторжницам.

Сняв холщовую куртку, Ричард накинул ее на худые плечи Лиззи и вгляделся в ее измученное лицо. В свои тридцать два года она выглядела на сорок два, но в круглых черных глазах иногда по-прежнему мелькали искры. Когда она обняла Ричарда за шею, он ждал прилива любви или даже желания, но не ощутил ни того ни другого. Он заботился о ней, жалел ее – но не более.