— Что он тебе наговорил? И что значит снова?

Он напрягается, с меня взгляда не сводит, челюсти с силой сжимает. На скулах играют желваки, дыхание становится шумным, рванным. И я понимаю, что мне стоило, как и раньше держать язык за зубами, но, видимо, я слишком долго молчала. А потому меня прорывает, слова сами рвутся наружу, и я вываливаю на Егора все, что произошло за последний год. Вываливаю на него и причину своего глупого поступка и последовавшего следом за ним побега.

Егор ничего не говорит, только напрягается сильнее прежнего, практически скрипя зубами от злости. А потом он резко поднимается, явно намереваясь натворить дел.

— Егор, — в последний момент я хватаю его за руку. — Подожди, пожалуйста.

— Отпусти, Ксюш, мне надо отъехать на полчасика, — он едва держит себя в руках, и я понимаю, что просто не отпущу его в таком состоянии.

Сорвавшись с места, я практически налетаю на Волкова, обнимаю его так крепко, как только могу.

Не пущу, в таком состоянии никуда не пущу.

— Ксюша, я сейчас не в том состоянии, отпусти меня, иначе я могу тебе навредить.

— Ты не можешь, — остервенело мотаю головой, обхватываю его за шею, прижимаюсь к нему всем телом, готовая держать до последнего. — Не можешь, — повторяю и прежде, чем он успеет возразить, встаю на носочки и прижимаюсь губами к его. Он сначала не отвечает, стоит напряженный до предела, но спустя несколько мгновений со стоном сдается.

— Ксюша.

— Не уходи, пожалуйста.

— Малыш… — я чувствую, как он успокаивается, как расслабляются стальные мышцы.

— Не пущу, это все ерунда, слышишь, ерунда.

Шепчу и продолжаю его целовать. Губы, подбородок, шею.

— Ксюш…

— Тссс…

Не позволяю ему договорить, а себе не даю передумать. Мне нужно успокоить его, переключить. И я знаю, точно знаю как. Не раздумывая более, я просто опускаюсь перед на колени, полная решимости совершить задуманное.

— Малышка, ты чего? — он перехватывает мои руки, как только я касаюсь пряжки ремня.

— Тихо.

— Ксюша, — его голос становится до ужаса хриплым, взгляд чернеет.