– Одну из девушек стошнило. Этот запах…

– Алессия…

– Пока мы ели хлеб, еще до въезда на переправу, я услышала, как Данте сказал на английском, будто нам предстоит зарабатывать деньги, лежа на спине. Он не знал, что я понимаю. Так мне стало ясно, что нас ждет.

Меня охватывает жгучая ярость. Жаль, что я не убил ублюдка, как предлагал Дженкинс.

Алессия опускает голову, и я нежно поднимаю ее за подбородок.

– Сочувствую.

Я вижу в глазах Алессии не печаль и не сожалению, а злость.

– Слухи ходили и раньше. Пропадали девушки из нашего города и из соседних деревень. Даже из Косова. Я помнила об этом, когда садилась в автобус, но надеялась на лучшее.

Она сглатывает, и злость в ее взгляде сменяется болью. Она чувствует себя обманутой.

– Алессия, ты не виновата, и твоя мать тоже не виновата.

– Я рассказала девушкам о словах Данте. Трое мне поверили, в том числе Блериана. И когда представился случай, мы сбежали. Не знаю, спаслись ли остальные. – Голос Алессии звучит виновато. – У меня был адрес Магды, записанный на листке бумаги. Все праздновали Рождество, а я шла. Я шла несколько дней. Шесть или семь, наверное. Потом я нашла Магду, и она обо мне позаботилась.

– Благослови ее Бог.

– Да.

– Где ты спала, пока шла к ней?

– Я не спала. Почти не спала – было слишком холодно. В одном магазине я украла карту. – Алессия опускает взгляд.

– Я не представляю полностью, что тебе пришлось пережить, но я очень тебе сочувствую.

– Это было до того, как я встретила тебя. – Она слабо улыбается. – Теперь ты знаешь все.

– Спасибо, что рассказала. – Я целую ее в лоб. – Ты очень, очень смелая.

– Спасибо, что выслушал.

– Я всегда выслушаю тебя, Алессия. Всегда. Ну что, поедем домой?