Она хрипло смеется. Смех – это хорошо, только не надо мной. Заметив мою реакцию, Каролина осекается и спрашивает:

– Ладно, так кто же оказался на его другом конце?

– Не нужно грубить.

– Это не ответ.

Я пристально гляжу на Каролину, и насмешливое выражение постепенно исчезает с ее лица.

– Кто? – настойчиво спрашивает она.

– Алессия.

Она хмурится, потом ее брови взлетают вверх.

– Нет! Твоя прислуга?

– Что означает твое «нет»?

– Максим, она горничная! – Ее лицо темнеет, предвещая бурю.

– Уже нет, – поерзав в кресле, раздраженно отвечаю я.

– Я так и знала! Еще когда встретила ее на кухне. Ты был слишком внимателен к ней. – Каждое слово Каролина произносит так, будто сплевывает яд.

– Давай без истерик. Это на тебя не похоже.

– Да нет, похоже.

– С каких это пор?

– С тех самых, как мой чертов муж совершил самоубийство, – шипит она, зло глядя на меня.

Использовать смерть Кита?

«Черт, это запрещенный прием!»

Мы смотрим друг на друга, и воздух между нами словно плотнеет от невысказанных мыслей.