– А что насчет тебя? – спросила она, повернувшись на пассажирском сиденье так, чтобы быть лицом ко мне. – Где ты видишь себя через год?
Я пожал плечами.
– В гараже, слушая, как МакИнтайр жалуется на свою жену, и надирая задницу Даймне, чтобы тот укладывал шины.
Блэр рассмеялась.
– А как насчет пяти лет?
– Посмотрим. Через пять лет мне будет тридцать семь. Надеюсь, у меня все еще будет пресс и хорошая рука для броска.
– А через десять?
– Десять лет. Черт, мне будет сорок два.
Буду ли я все еще жить в своей квартире? Будет ли Моретти женат и иметь девятерых детей? Закончит ли Мэрайя школу? Сможет ли Беккет еще пробивать хоум-раны через левый забор? А как насчет моей матери? Она все еще будет рядом? Может быть, Шайенн наконец-то выйдет замуж и подарит ей внуков? Соберемся ли мы все вместе за воскресным ужином и начнем ли говорить о папе, о старых временах и о том, каким я был сложным?
Я представлял всех за столом – маму, Шайенн и того клоуна, который согласился на ней жениться, кучу ее крысенышей на стульчиках или в креслах-бустерах, или гоняющихся друг за другом по столу, как это делали мы с ней, пока мама кричала на нас, чтобы мы перестали вести себя как обезьянки и сели за стол, как цивилизованные люди. Эти воспоминания почти вызвали улыбку на моем лице.
Но мысль о будущем не радовала.
Потому что, когда я в мечтах посмотрел на стул рядом со своим, он был пуст. Я был один.
Я нахмурился. Но ведь именно так я и хотел, верно? Я решил, что так и должно быть.
В одиночестве было легко. Одиночество было несложным. Одиночество было безопасным.
Это не означало безбрачие, хотя мысль о том, чтобы быть с кем-то, кроме Блэр, отталкивала меня.
– Грифф? – Блэр наклонилась и ткнула меня в ногу. – Куда ты отправился?
– На десять лет в будущее.
– И? На что это было похоже?