— Замуж тебя старый хрыч звал, а ты беременная. Срок маленький… могла бы сориентироваться, но ты ушла… забила на учебу взяла академ… честная девочка…

Опять ласка и в глазах какой-то темный блеск. Алчный. Голодный.

— Просто прекрати.

— Так мой сын? — не ослабляет давления.

— Твой, Лекс… твой… — выдыхаю признанием.

— Имя деда почему дала?

— Чтобы у него была твоя частичка. Если не фамилия и не отчество, то хоть что-то…

— Мой сын уже носит мою фамилию, — оглушает.

— Это не по закону. Ты не имеешь права без моего согласия, без моей подписи на документах. Это противозаконно!

Улыбается. Опять проводит пальцем по моей груди, щипает, словно примеряется, дозирует ласку касаний и боль своих слов.

Дергаюсь. Взвиваюсь от обжигающей порочности прикосновения.

— Я имею абсолютно все права. Как на тебя, так и на собственного сына, Вишенка…

Продолжает меня касаться, причиняет сладостную боль. Не выдерживаю. Накрываю пальцами его сильную руку.

— Прекрати меня мучать, — выговариваю тихо, — мне… мне нельзя…

Смущаюсь. Краснею, но Лекс лишь ухмыляется.

— Знаю. Только это тебя и спасает.

Поднимается одним сильным движением, поправляет брюки, словно они доставляют ему дискомфорт.

Отворачивается, а я наблюдаю, как сорочка облепила широкую спину, как малейшее движение вызывает игру разработанных мышц.

Ставров берет со стола бокал и одним резким движением осушает его до дна.

— Я хочу к сыну, — повторяю упрямо, продолжаю буравить спину миллиардера полыхающим взглядом.