– Не хочешь рассказать, что случилось? – вместо этого спросил я. Пусть я не мог утешить ее и пообещать чего-то, но я способен ее выслушать.

Лия глубоко вздохнула. Затем она положила записку на стол в гостиной, села рядом со мной на диван и обхватила руками согнутые в коленях ноги. А затем, глядя прямо перед собой, начала рассказывать.

Я не помню когда плакал в последний раз, должно быть, несколько лет назад. Поэтому я сильно удивился, обнаружив на своих глазах слезы. Я нежно погладил Лию по волосам, которые теперь окончательно растрепались. Ее голова лежала у меня на коленях, а грудь ровно поднималась и опускалась. В какой-то момент во время ее рассказа я прижал ее к себе, потому что больше не мог сидеть просто так. Закончив, она заплакала. Это было, наверное, не меньше часа назад, по крайней мере, футболка на мне уже высохла. Теперь она лежала, совершенно разбитая, и спала.

Как я мог не заметить, сколько неуверенности и боли скрывает эта девушка? Я потер левой рукой воспаленные глаза, правой я продолжал гладить Лию. Было больно думать о том, через что она прошла. Прошла в одиночку, потому что все отвернулись от нее. Я не знал, к кому испытывал больше ненависти. К этому парню, который не сказал Лии, что у него были отношения, а затем еще и сделал эти снимки против ее воли. К ее однокурсникам, которые не придумали ничего другого, как превратить ее жизнь в ад. Они просто обвинили ее во всем, вместо того, чтобы задуматься, а не виноват ли этот Александр. Или к так называемым подругам Лии, которые отвернулись от нее, чтобы не потерять авторитет в маленьком кампусе и не заработать себе проблем. Я испытывал к ним ко всем самое настоящее отвращение.

Кончики моих пальцев прошлись от ее макушки до щеки и нежно погладили кожу на подбородке. Теперь, спящая, она выглядела намного спокойнее.

– Почему ты просто не рассказала мне? – прошептал я, нежно проведя указательным пальцем по ее нижней губе. Глупо спрашивать. С одной стороны, я не хотел, чтобы Лия восприняла этот вопрос как упрек. Она не сделала ничего плохого. С другой стороны, я и так знал ответ. С чего вдруг она должна была мне что-то рассказывать? Если даже те люди, которых она знала и с которыми общалась каждый день, осудили ее – почему она должна была доверять нам, мне, и не опасаться, что я сделаю то же самое? И с чего я вдруг решил, что кто-то может добровольно согласиться снова пережить эту боль? Если даже моя сестра с трудом заставила себя рассказать мне о том, что произошло, как должна была чувствовать себя тогда Лия? Я не мог требовать этого от Киры. А от Лии тем более.