Я так хохотала, что даже не смогла заснять этот момент.

— Тупая утка! — крикнул Коннор. — Не дам тебе больше хлеба.

Подняв брошенный хлеб, я раскрошила его и бросила остальным уткам. Пока они ели, я наклонилась и подняла с земли утиное перо. Я убрала его в свой рюкзак, мой сувенир в память о Солт-Лейк-Сити.

— Порядок, — сказал Коннор, подбегая ко мне. — Утка отстала. — Он тяжело дышал, уперев руки в колени. — Так… Зака здесь не было.

Я не хотела говорить об этом, не сейчас.

— Ага. Я знаю.

— Ты его прогнала?

Я не ответила, и не было нужды отвечать. В состоянии стресса мы с Коннором обычно действовали одинаково, отталкивая всех, кто подвернется под руку.

— Записывая свой альбом, я закрылся от всех, — сказал Коннор, — включая тебя. И до сих пор невероятно об этом жалею. Я боялся, что не смогу закрепить свой успех этим альбомом, поэтому пропадал в студии день и ночь. Я писал песню за песней, отключив всех, кто был за теми четырьмя стенами.

— Я помню.

Он слегка толкнул меня плечом:

— Не наступай на те же грабли, сестренка.

— Я думаю, что окончательно все испортила, Коннор. Я сказала не то, что думала на самом деле, лучше бы я этого вообще не говорила. Я была так зла. Я и сейчас зла.

— Не отталкивай людей, которые действительно хотят тебя услышать, — сказал Коннор. — Такие люди встречаются очень редко.

— Я не могу взять свои слова обратно.

— Не можешь, — согласился он. — Но ты можешь иметь свою точку зрения. И ты можешь все исправить в будущем.

— Я не знаю, можно ли забыть то, что я сказала.

Он молчал, и я посмотрела на него, пытаясь понять, о чем он думает. Он смотрел на озеро.

— А ты? — спросила я. — Ты говорил с Ланой?

— Скорее всего, Лана сегодня вечером пойдет на национальное ТВ и расскажет всем, что я не натурал, — тихо сказал Коннор. — А я не готов говорить об этом публично. Я даже не готов обсуждать это между нами. Я для этого недостаточно знаменит. Я просто знаю, что меня привлекают самые разные люди. Я очень надеюсь, что она даст мне сказать об этом, когда я буду готов.