Очнулась! Очнулась!

Моя мама вышла из комы!

– Не шевелись, только не шевелись, – произношу и понимаю, что уже сижу на краю маминой кровати и отчаянно сжимаю её тонкие пальцы. Боже. Все время её болезни так боялась этих прикосновений, потому что с каждой неделей мне казалось – мама все меньше принадлежит реальному миру. Кожа бледнела. Будто начала просвечивать сильнее. И сейчас у меня натуральное ощущение, что держу за руку призрака.

Мама не говорит, её лицо скрыто под кислородной маской – она все еще на искусственной вентиляции, видимо, легкие не справляются. Но её глаза, огромные, отчаянные…

Боже, я представляю, в каком состоянии она очнулась. Имея в голове последнее воспоминание почти годичной давности. Господи, мамочка…

Прижимаюсь щекой к её ладони, такой хрупкой, такой тонкой, и задыхаюсь от рвущегося наружу со слезами вместе бесконечного облегчения.

Живая, живая! И не в состоянии овоща, как я боялась – она проведет остаток своих дней, а по-настоящему живая! В сознании. Даже пытается шевелиться.

– Алина Сергеевна пришла в себя еще в ночь с субботы на воскресенье, – меж тем почти не скрывая гордости в голосе рассказывает Борис Леонидович, – у нас были основания для беспокойства, мы не стали отрывать вас от учебы до того, как проведем весь комплекс мероприятий по выводу пациента из комы. По всем показателям оказалось, что сегодня уже можно перевести вашу маму из реанимации в палату интенсивной терапии. Собирались сообщать уже сегодня, но вы пришли к нам сами!

– Насколько долгий возможен визит? – оборачиваюсь я к доктору. – Я точно её не переутомляю?

Мамины пальцы, слабые и тонкие, неожиданно настойчиво сжимаются на моем запястье.

– Кажется, она не хочет, чтобы вы уходили, Катя, – Борис Анатольевич улыбается мне обнадеживающе, – побудьте с ней, пока она не уснет.

Я торопливо зарываюсь в сумку Там еще с субботы лежит томик «Шестого дозора». Тот самый, который я маме читала.

– Смотри, – поднимаю книжку на уровень маминых глаз, – я его тебе читала. Ты помнишь?

Дурацкий вопрос. Человек только из комы вышел, а я…

А я пытаюсь делать хоть что-то кроме бессмысленных рыданий.

К моему удивлению, мама опускает веки на пару долгих секунд. Это выглядит как что-то вроде кивка. Где-то я читала, что больные, не имеющие сил двигаться, отвечают именно так – движением глазных яблок.

– Помнишь? Точно? Хочешь, сейчас почитаю?

Голос ломается и срывается от волнения. Я так переживала за неё! Я не хотела себе признаваться, но еще несколько месяцев назад потеряла надежду. Когда услышала, случайно пройдя мимо сестринской, их рассуждения на тему того, что человек, больше полугода пролежавший в коме, – уже вряд ли из неё выйдет, и таким бы лучше эвтаназию…