Он все еще стоит надо мной, пока я не произношу шепотом:
— Зеленый.
Затем Кейдж берет мой рот и толкает свой член глубоко внутрь меня.
Он трахает меня, одной рукой обхватив мой затылок, а другой лаская мою задницу, играя с ней, не надавливая, а просто слегка поглаживая, обводя вокруг.
Ощущения ошеломляющие.
Он – огромный и горячий сверху, его член – огромный и горячий внутри меня, его язык у меня во рту и его пальцы, нежно прощупывающие меня сзади. Я чувствую себя полностью окруженной им. Поглощенной его доминирующей мужественностью. Уничтоженной.
Когда Кейдж начинает говорить со мной по-русски – гортанные, иностранные слова, сексуально рычащие слова мне в ухо... я кончаю. Я больше не могу сдерживаться. Волны удовольствия накатывают на меня с возрастающей скоростью, пока я не начинаю дико брыкаться под ним, простонав его имя.
Кейдж целует меня в горло и приказывает:
— Кончай.
Затем он разрывает это тугое маленькое кольцо мышц между моими ягодицами и толкает свой палец внутрь меня.
Моя кульминация поражает меня, как взрыв.
Я теряюсь в ослепительной белизне тепла и удовольствия, содрогаясь вокруг него. Меня накрывает шум, похожий на завывание ветра в моих ушах. Я слышу, как Кейдж ругается откуда-то издалека, чувствую, как он вздрагивает, слышу его хриплые стоны, но я далеко в космосе, мчусь в бесконечность.
Сверхновая.
Пропала.
Я дикая, необузданная тварь. Я никогда не испытывала такого сильного чувства блаженства и эйфории. Меня ничего не волнует – ни прошлое, ни будущее. Существует только сейчас.
Только он существует, и я существую только для него.
Я наркоман, а он – героин, впрыснутый прямо в мои вены.
Момент растягивается в безвременье. Я живу и умираю тысячу раз, воскресая в его объятиях только для того, чтобы снова потеряться. Я теряю всякое представление о том, кто я есть, и это кажется правильным, как будто, потеряв себя, я наконец-то обнаружила то, что так отчаянно искала:
Значимость.
Эта связь, которая у нас есть прямо сейчас, – единственное, что имеет значение, потому что это единственное, что останется, когда все остальное исчезнет. Ничто ничего не значит, потому что в конце концов все это отпадает.