Волков сильнее сжимает ладонями мои ягодицы, двигая к себе еще чуть ближе. Да что уж там! Вжимая в себя максимально. Мы снова замолкаем. Я вновь возвращаюсь к его щекам, когда слышу неожиданный вопрос:

– Что еще помнишь? Расскажи?

– Вот еще… хватит болтать, а то пораню.

– Да брось! Давай, конфетка, что?

Я язык упрямо прикусываю.

Все помню. С самого первого до самого последнего дня. Каждую деталь, каждую мелочь, каждую улыбку и слово. За десять последних лет я не запомнила столько, сколько за наши четыре года отношений. Наивно полагала, что все забыла, что пошла дальше, жила дальше. Но ошибалась. Какое счастье, что вовремя нашла в себе силы признать собственный промах.

– Ты первый.

– Трусиха.

Плечами пожимаю.

– Я многое о тебе помню, Тони.

– Например?

– Например? Ты терпеть не можешь персики, потому что тебя раздражает их шершавая шкурка. Ненавидишь арбузы и жить не можешь без дыни. Любишь спать на правой стороне кровати. Никогда не сушишь волосы феном после душа. И ненавидишь, когда тебя называют по фамилии…

– Что ты делаешь с завидной регулярностью!

– А еще по весне у тебя всегда появляется много милых веснушки, которые ты терпеть не можешь. Но это самое очаровательное, что в тебе есть, Тони.

– Неправда! Немного их у меня! Веснушек!

– Много, – щелкает легонько по кончику носа Вик. – Уже есть. И не вздумай их прятать за тоналкой. Кстати, Кулагина?

– М?

– Ты когда-нибудь красилась в блондинку?

– Ч-чего? Так, Виктор, это что за фантазии? Это какую это ты сейчас вспомнил блондинку, м?! – перехватываю бритву удобней, как нож, – имей в виду, краситься не буду! – Волков закатывает глаза.

– Я просто спросил из любопытства. Вспомнил, что по молодости ты все время порывалась остричь волосы и изуродовать их пепельным блондом. Вот любопытно, успела ли оторваться за десять лет.