– Как спалось?

– Паршиво.

– А где Тони? Спит еще?

– Ага, – киваю, возвращая взгляд на окна ее гостиной, там тихо, безлюдно и маняще, – наверное.

В доме виснет задумчивая тишина. Я ухожу в свои мысли так глубоко, что едва не подскакиваю, проливая на футболку пару капель кофе, когда почти над ухом раздается:

– Ба, вы опять поругались, что ли, Чип?

Мелкая проныра залезла ногами на диван и уперла руки в бока. Все, сейчас начнется отменная головомойка. Тороплюсь обмануть ребенка, заверив:

– Не ругались мы.

– Ну-ну. Тогда почему Тони там? – кивает на соседний дом, и правда, в окне появляется силуэт Кулагиной. В белых легких домашних штанах и топе, с миской в одной руке и ложкой во второй. Волосы собраны в небрежный пучок, вся такая до жути милая, уютная и домашняя. И она, мать твою, должна быть сейчас здесь! А не стоять по другую сторону окна, хмуро глядя на меня из-под бровей.

Господи, в чем-чем, а в искусстве дуться и обижаться Кулагиной можно дать золотую медаль. Никогда не понимал, как можно так долго варить в себе обиду на кого-то. Натура у меня такая – дурацкая. Отходчивая.

– Так что? Почему, Чип, расскажешь?

– Потому что у кого-то слишком длинный нос, который лезет не в свое дело.

– Тю, ну, не очень-то и хотелось, – отмахивается футболистка. – Злой ты, пошла я.

– Стоять! – оборачиваюсь, когда ребенок соскакивает с дивана. – Куда лыжи навострила?

Плечами пожимает, рюкзак подхватывает и кидает беззаботно:

– К Тони пойду. Завтракать.

– Эй! А спросить разрешение? Мелкая! Это что за бабий бунт на корабле? А как же я?

Очевидно, никак. Потому что Ру уже закрыла дверь с другой стороны, слиняв, снова киданув меня на произвол судьбы и самокопания. Одна женщина с характером – атас. Но две… туши свет. И я, походу, прочно влип на всю свою оставшуюся жизнь.

Одним махом допиваю кофе. Обжигаю глотку. Ладно, фиг с ними! И не такие крепости брал. Позавтракав наскоро сооруженными бутербродами, продумал план по “захвату”.