– Мы играли в слова в темноте, – ни с того ни с сего Розалина начала хихикать и не могла остановиться, – Анвита загадала слово на «Т», и мы с Гарри перебрали все варианты, а потом она сказала, что это трактор, а мы сказали, что трактора нигде нет, а она сказала, что трактор был пару минут назад, когда она это говорила…
Розалина все еще хихикала, что затрудняло составление связной словесной картины.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – сказал ей Ален.
– Понимаешь, это был трактор Шредигера.
– Ты пьяна?
– Выпила бокал вина, пока мы спорили об эноки.
– Почему ты спорила с Анвитой и Гарри об эротике?
– Не об эротике. Об
– Это грибы, – перебил ее Ален.
– Я знаю. Мы проверили. А еще коко-бобы – это не какао-бобы. А трактор оказался не трактором и не быком, – закончила она торжествующе, – а козлом.
Последовало долгое молчание.
– Я рад, – сказал он наконец, – что тебе было весело. Но я почти ничего не понял, и ты меня по-прежнему пачкаешь.
– Прости.
Она стянула с себя блузку, что было скорее практическим жестом, чем эротическим, но Ален – его взгляд метнулся к ее груди – казалось, не был обеспокоен этой разницей. Они снова поцеловались, Ален расстегнул ей лифчик, и легли на кровать.
А потом Розалина лежала в темноте, прижавшись головой к плечу Алена, и думала, что, черт возьми, с ней не так. Потому что ей нравился секс. Нравился секс с Аленом. И все же все это время она была лишь наполовину с ним, и ей постоянно приходилось возвращаться мыслями в номер, в котором она находилась.
Вместо того чтобы гадать, о чем Гарри и Анвита разговаривают в баре. Или вспоминать, каково это – бежать по полю в темноте, словно ничто в мире тебя не держит.
Как Анвита радуется своей победе из-за эноки.
Как краснеет Гарри, пока позволяет дразнить его за торт с русалкой.
То, как осторожно он передвигался по ее кухне, словно не хотел отнимать у нее место. То, как он просто принял то, что Амели – часть ее жизни. Его глубокий голос, когда он говорил: «Хорошо, друг», как будто это был их секрет.