Наш разговор перебивает детский крик, и я вздрагиваю, как от удара.

Я ни разу не приблизилась к малышу за эти дни.

Я не могу… меня ломает тот факт, что ощущаю себя предательницей в его глазах. Я не могу посмотреть в его темные озера. Я обещала ему, что папочка вернется.

Я лгунья. Не имела права. Недостойна его.

Крик усиливался, а мое сердце снова разбивалось… снова и снова…

Надежда Степановна пыталась успокоить Рамиля, но не могла, и я побежала туда.

Ворвалась в кухню и увидела печальный и обеспокоенный взгляд женщины.

– Простите, я никак не могу…

– Все в порядке, дайте мне его.

Малыш, услышав мой голос тут же повернулся и всплакнул, посмотрев блестящими от слез глазками.

Прижала к себе его и зарыдала, ощутив связь с его отцом.

– Прости мой сладкий… Прости меня зайка…

Села на свои колени прямо на пол и покачиваясь обнимала его, умоляя простить мне мой эгоизм.

– Просто мамочке так больно, слышишь? Так больно, что его нет рядом. Я схожу с ума малыш, потому что не могу без него, у меня не получается. Тебе, наверное, тоже одиноко? Тоскуешь, да? Как же нам с тобой теперь без него?

Рамиль замолчал и просто обнимал меня в ответ, а я все качалась вперед-назад и говорила… говорила…говорила…

* * *

Через неделю ситуация не изменилась.

В гости приезжал Ян, пытался поддержать. Хотя он потерял брата и ему тоже нелегко. Я не стану с ним меряться болью. Мы любили его каждый по-своему… по-своему сильно…

– Найдите его, – твердила я ему. – Он имеет право быть похороненным достойно. До тех пор никакие нотариусы, никакие документы о смерти не оформляйте.

Меня понимали все.