— Потому что болячек меньше. Но это далеко не факт.

— Нет. Потому что, когда тебе будет тридцать пять, у тебя будут почти взрослые дети. А в сорок ты со спокойной душой начнешь жить почти в свое удовольствие. И в карьере будешь уже востребована и денег с Сережей заработаете на безбедную жизнь. Во всем надо искать плюсы, — в таком ключе я уж точно никогда не задумывалась о детях. Но, пожалуй, в маминых словах есть доля правды. — И не забывай, что у тебя имеется много плюсов. Во-первых, у тебя есть Сережа. Ты же не будешь мамой-одиночкой. Во-вторых, мы с папой. Это нормально отдавать на время собственных детей бабушке с дедушкой. И вы отдохнете и нам приятно. Не часто, конечно, — усмехается мама. — Да и, Поль, ну ты у нас умная, все просчитываешь, неужели не осознала, насколько это выгодно один раз забеременеть и иметь сразу двоих? Не терять два года на все это, как большинство.

— Мама, ну ты даешь, — усмехаюсь в ответ на ее «выгоду».

— Ты всему научишься, Поль. Мы с папой поможем.

— Особенно папа, если там окажутся две девочки. А Аня мне их напророчила, зараза.

— Да он только притворяется, что не любит девчонок. Внука он хочет для того, чтобы его фамилия продолжила род. Собственно, все. Да и будь у вас хоть два мальчика, у них все равно будет фамилия Алмазов. Так чего тебе волноваться? — а вот ошибочка вышла. Теперь уже и стыдно признаваться, что мы не женаты. — Главное, чтобы все были здоровые. Все остальное — ерунда.

Если быть откровенной, то мамины слова в меня и вправду вселили надежду. Я устроилась на работу, хорошо совмещаю с учебой, при этом провожу много времени с Алмазовым и успеваю делать то, что делала и раньше. Может, это как вызов, что я все смогу? Вот только не смогу. У меня нет самого главного. От этого осознания слезы возвращаются с удвоенной силой.

— Поль, ну что такое?

— Можно найти время поменять подгузники, помыть ребенка и прочее, но у меня нет самого главного.

— Чего?

— Любви к детям, — еле-еле выдавливаю из себя я. — Я ничего к ним не испытываю, мама. Я вообще никого не люблю, кроме семьи и Сережи. Я ничего не испытываю к Аниным детям. Ничего, мама. Они вроде маленькие и не страшненькие, последняя пискля даже сейчас милая, но… ничего. Ничего не испытываю. Что они есть, что их нет. Да, я отвратительна, но вот такая я, — резко приподнимаюсь, усаживаясь на кровать.

— А ты и не обязана их любить. Свое — это все же другое. Прекрати лить слезы, Поль.

— А если я их не полюблю? Своих в смысле.

— А если станешь плохим врачом? Если задавать себе много «если», то вообще можно не жить. Нельзя так. Надо решать проблемы по мере их поступления. Сейчас твоя задача — наладить здоровье. Все остальное — вторично. Смею тебе напомнить, что ты еще недавно не представляла, что способна любить мужчину. Теперь, как мне кажется, у тебя все по-другому. Или я ошибаюсь?