Я вытаскивал мелкие стекла из ее розовых пяточек, стряхивал прилипшие окурки и дул. Все время дул, боясь, что делаю больно. По щекам катились слезы, а я дул и молчал, не в силах спросить. Янка прижимала ладони к лицу, стараясь не плакать. Она жалела меня. Ей было меня жаль. Потому что я перестал себя контролировать, отдавшись целиком и полностью чувствам. Даже малейшая возможность потерять единственную кровиночку выворачивала меня наизнанку. Вот так мы и ехали в машине. Она жалела меня, храбрясь и глотая боль, а я жалел ее.

Доктор позволил мне выдохнуть, а потом снова вдохнуть полной грудью, сообщив, что все в порядке. Ей зашили порез на попе, обработали ноги и вкололи успокоительное, от которого она спала почти сутки.

Тотальный контроль… Как поздно я вспомнил эти слова. С того самого дня меня мучает вопрос, а что было бы, если б я запретил? Если бы отвез ее к няне? Не наткнулась бы она на толпу отморозков в другом месте? И попался бы ей храбрый паренёк там, в новом месте, в новых обстоятельствах? Возможно, запретив ей оставаться с ненадежной Оксаной, я бы спас ее? Избежал, а возможно, и нет? Отчего люди не живут по плану? Отчего все рождения и смерти нельзя записать аккуратным почерком в ежедневник? Отчего нельзя все предугадать и подготовиться. Почему всегда так больно?

— Как жаль, что нельзя быть готовым ко всему… — я сел на деревянную скамейку на берегу реки. Впереди был простор. Такой чистый, белоснежный и свободный. Хлопцы снова залили лед, потому что мы катались с дочей на коньках каждую зиму, что жили в этом доме. Уходили незадолго до заката и веселились до хрипоты, но, как только солнце пряталось за горизонтом, она замирала и закрывала глаза руками в пушистых варежках. Потому что уже через мгновение зажигались огни, освещая расчищенную реку разноцветными бликами. Спрятав руки в карманы, я откинулся и вдохнул так глубоко, как только мог. Валенки приятно поскрипывали на снегу. Тишина и звук мороза, я старался не дышать, только бы успокоиться.

«Это он! Это он вытолкнул меня тогда за гаражи! Это был он!»

Ее слова до сих пор эхом гуляют в голове, опустевшей от мыслей. Олег поднял ее с колен, вытер слезы. Только тогда мое сердце отпустило. Так резко. И захотелось жить и дышать. Ощущение тревоги душило меня все эти годы, а теперь, глядя на то, как она заглядывает ему в глаза, как опустила голову, когда он недовольно нахмурил брови, как прильнула всем телом к Олегу. Мне стало легко. Он провел своей большой рукой по ее влажным волосам и, похлопав по спине, указал на дверь. Янка опустила голову и вышла, оставив нас наедине.