– Мама не любит сплетен и не будет ни во что вмешиваться.

– Я знаю ее, Кэрри. Впрочем, даже не будь она живым воплощением благоразумия и кротости, я все равно не испугался бы.

– Даже того, что она станет твоей тещей?

Каролина смущенно потупилась, и Мур не сдержал улыбки.

– Лина, мы с Луи не из тех, кто боится тещ. Мы никогда не воевали и не будем воевать со своими домочадцами. Уверен, что со своей тещей я сумею договориться.

– Несомненно. Только ты же знаешь, она очень сдержанная. Не показывает своих чувств, часто молчит и ведет себя холодно. Не надо думать, будто она затаила на тебя обиду, – просто у нее такой вид. Если вдруг сомневаешься, Роберт, лучше спроси у меня, я всегда понимаю ее настроение.

– Разумеется! Впрочем, хватит шутить – уверяю, мы с ней сойдемся on ne peut mieux[133]. Ты ведь знаешь, Гортензия тоже очень ранима – даже по нашим французским меркам – и порой слишком требовательна, однако до сих пор мне удавалось избегать крупных ссор и не задевать ее чувств.

– Конечно, ты так внимателен к ней и добр; уверена, что и к маме будешь снисходителен. Роберт, ты истинный джентльмен, до кончиков ногтей, и особенно это видно по тому, как ты обращаешься с домочадцами.

– До чего приятна твоя хвала. Я рад, что моя Каролина видит меня именно таким.

– Мамочка думает о тебе так же, как и я.

– Надеюсь, все-таки не совсем так же?

– Нет, не обольщайся, замуж за тебя она не хочет. Однажды она сказала мне: «Дорогая моя, у мистера Мура приятные манеры. Он из тех немногих джентльменов, кто учтив не только на словах, но и на деле».

– Твоя «мамочка», видимо, по натуре мизантроп? По-моему, она не слишком высокого мнения о представителях сильного пола.

– Мама старается не судить о них в целом, но некоторые представители сильного пола ей по нраву – Луи, мистер Холл или вот, например, ты. Хотя прежде ты ей не нравился, я это знаю наверняка, о тебе она говорить не желала. Однако, Роберт…

– Что тебя так взволновало?

– Ты еще не говорил с моим дядей?

– Говорил. Твоя мама позвала его в гостиную. Он согласен, но при одном условии – если я докажу, что способен содержать жену. А я способен, даже лучше, чем он предполагает.

– Роберт, если вдруг разбогатеешь, ты же будешь тратить деньги на благие цели?

– Разумеется, а ты подскажешь мне, что делать. Впрочем, у меня есть кое-какие соображения, обязательно обсудим их с тобой у нашего домашнего очага. Я знаю, как важно творить добро, на собственном опыте убедился, сколь губительна бывает корысть. Каролина, я словно предвижу, что ждет нас в будущем! Эта бесконечная война вот-вот завершится. Торговлю ждет процветание. Вероятно, между Англией и Америкой еще будут возникать недоразумения, однако и им скоро придет конец. Что скажешь, если вскоре – лет через десять, а может, и ранее – мы с Луи разделим Брайрфилдский приход? Луи ведь скоро обретет и средства, и статус… Однако свои таланты он не загубит. Луи добрый человек, и с недюжинным умом вдобавок. Действует неспешно, но уверенно. У нас все получится, несомненно. Его наверняка изберут судьей – Шерли в этом убеждена. Она уже сейчас стала бы добиваться для него должности, однако Луи возражает: как всегда не желает спешить. Скоро он воцарится в Филдхеде, и уже через год вся округа испытает на себе его власть и признает неоспоримые достоинства. И когда им потребуется судья, они сами, охотно, без всякого принуждения, позовут Луи на должность. Все восхищаются его супругой, а скоро будут в восторге и от Луи. Он ведь, как у нас говорят, bon comme le pain[134], из доброго теста, что годится на стол и ребенку, и старику, и бедняку, и богачу. Шерли, невзирая на свои причуды и капризы, уловки и отговорки, любит его всем сердцем – а вскоре полюбят и другие. Моего брата станут уважать, считаться с ним, приходить к нему за подсказкой и помощью. Советы его будут мудры, поддержка – действенна. Просителей будет так много, что придется ввести ограничения… Я же, со своей стороны, если дела пойдут хорошо – а иначе никак, – постараюсь умножить их с Шерли доход, увеличить ценность фабрики. И тогда в ныне голой лощине вырастут дома с садами.