— Что такое, Макс? — спросила я его.

Он закрыл глаза и сглотнул.

— Я люблю тебя, Обри, — произнес он почти мучительным шепотом, словно это признание было вырвано у него силой, словно эти слова причиняли ему боль.

Я нахмурилась и коснулась его лица тыльной стороной своей ледяной ладони. Он открыл глаза, и они светились в сгущавшейся темноте. Мои губы раскрылись — я хотела сказать что-то в ответ.

Хотела сказать, что люблю его.

Потому что, правда, любила.

Эти эмоции накапливались во мне, и даже если раньше я подобного не испытывала, все равно их распознала.

Это любовь. Чистая и абсолютная любовь.

Но по какой-то причине, слова застряли в горле. Я стояла там, задыхаясь, как рыба, а Макс смотрел на меня, и его взгляд умолял меня ответить взаимностью.

И его чувства были взаимны.

Так почему я не могла произнести слова, которые ему было так необходимо услышать? Слова, которые мне самой хотелось произнести вслух?

Тишина затягивалась и затягивалась, а я так ничего и не сказала.

Наконец, Макс издал неловкий смешок и отвернулся. Я чувствовала себя ужасно. Я отстранилась от него, когда он так отчаянно нуждался в чем-то от меня. Я не могла дать ему это.

И почему?

Не могу объяснить, почему не решаюсь облечь в слова свои чувства. Возможно, дело в затяжном недоверии или боязни неудачи.

Я ужасно зла на себя за то, что разрушила своей неуверенностью идеальный день.

Макс поднес мою руку ко рту и поцеловал костяшки. Он улыбался, но его глаза, которые несколько минут назад были счастливыми и довольными, сейчас подернуты дымкой грусти.

— Давай вернемся ко мне. Думаю, я все еще должен тебе феттучини Альфредо, — сказал он, и переплел мои пальцы со своими, пока мы шли обратно к его машине.

— Макс, — начала я, но он покачал головой, прежде чем я смогла продолжить.

— Ничего не говори, Обри. Поехали домой, и я приготовлю тебе лучший чертов Альфредо, который ты когда-либо ела, — начал он, его голос звучал жестко, хотя он и пытался вести себя естественно.