Из-за стола к ним навстречу поднялась миловидная девушка с профессиональной улыбкой хостес, спросила имя мастера и предложила раздеться. Муравьева выглядела сногсшибательно в красном обтягивающем платье с белыми воротником и манжетами. Даже без открытого декольте и с закрытыми коленями она излучала в мир сексуальность. Элегантности образу добавляли со вкусом подобранные аксессуары и черные ботильоны на высоком каблуке, а закрученные белые локоны намекали на легкость и кокетливость. Татьяна сразу почувствовала себя замухрышкой на ее фоне.

Муравьева заполнила какой-то бланк и расписалась, после чего девушка проводила их за белую дверь, которая вела по узкому коридору в три комнаты. Первые две, большая и маленькая, представляли собой залы для занятий мозаикой, а третья, противоположная входу, была помечена как служебное помещение. В большом зале занималась целая группа непоседливых и кричащих детей вместе с двумя женщинами, а маленький оказался свободен. Татьяна с Муравьевой зашли туда. Девушка предупредила, что мастер опаздывает, но будет с минуты на минуту.

Зал по кругу обставили стеллажами с материалами, инструментами и недоделанными работами. В центре в форме большой одноногой скамьи, наподобие средневековой, стоял деревянный стол, тоже заваленный разными ящиками, коробками, камнями, канцелярией и другой, видимо необходимой для создания мозаики, мелочевкой.

Помимо мелких работ, разбросанных по всем горизонтальным поверхностям, будь то стол, стеллаж или пол, в зале стояли или лежали и большие полотна. Стоячие, казалось, уже были готовы, а лежачие — находились в процессе. Татьяна сразу узнала в них почерк Вадима. Все работы были разные и выполнены в разных техниках, но она почему-то не сомневалась, что все их сделал он. Она не могла это объяснить, потому что не разбиралась ни в мозаике, ни в живописи, ни в искусстве, в целом, но по разным деталям определяла руку мастера. В глаза бросались смелая яркость цветов, его любимые оттенки синего и желтого, манера укладки тессеров, независимо от их материала, виртуозная небрежность линий, изысканная неаккуратность теней и другие мелкие детали. Муравьева с интересом разглядывала картины.

— Проникновенно, да? — сказала она, глядя в керамическое лицо плачущей девочки, которую художник изобразил сидящей на песочной дюне на фоне почти кислотно-голубого неба и абсолютной пустоты.

Девочка плакала без слез, как будто солнце их тут же сжигало. Она сидела на попе, широко разложив ноги, а кисти рук зарыла в песок перед собой. Рот раскрылся в беззвучном крике. Глаза жмурились. От картины веяло жаром и скорбью. Татьяна кивнула.