А еще через мгновение, – словно подхваченная какой-то силой, о которой она не подозревала, но которая незримо присутствовала в ней на протяжении всей жизни, – Арлетта расстегнула его брюки и позволила ему снять с себя платье. Еще миг – и вот они уже лежат на кровати, и Годфри, глядя на нее сверху вниз, спрашивает:

– Скажите, мисс де ла Мер, вам уже приходилось когда-нибудь этим заниматься?

Арлетта покачала головой.

Он ласково посмотрел на нее, улыбнулся и убрал с ее лица прядь растрепавшихся волос.

– Тогда я буду очень, очень осторожен.

«Не надо! Не надо быть осторожным!» – хотелось сказать ей, но все, что она смогла сделать, это пригнуть его голову к себе и снова найти его губы. Арлетта знала, что еще немного, и она навсегда распрощается со своей чистотой и невинностью, но сейчас ее это нисколько не волновало. Пусть делает все, что хочет, решила она – и будь что будет.

То, о чем Арлетта так страстно мечтала, заняло от силы пять минут, но это оказалась только преамбула к тому, что было дальше. Всю длинную, длинную ночь, – до самого рассвета, когда солнечные лучи несмело заглянули в узкое мансардное окошко, – они лежали на кровати и, крепко обняв друг друга, говорили, говорили, говорили без конца. Годфри рассказывал о своей семье – об отце, который был в их городке начальником полиции, о матери, которая была когда-то королевой красоты, о семейном доме у подножия Питон-Митан, о своем детстве, об в учебе в школе, о занятиях музыкой и пении в церковном хоре, о войне и о разных забавных случаях, которые происходили с ним во время поездок с оркестром, о друзьях, которых он находил и терял, о своих планах на будущее.

Было где-то начало третьего ночи, когда вернулась Мину.

– Арлетта? – услышали они за дверью ее тихий шепот. – Ты дома?..

Это показалось им настолько смешным, что сначала они тихонько захихикали, уткнувшись друг в друга, чтобы заглушить звук, а потом Годфри сказал громко:

– Разумеется, она дома. Где же ей еще быть, мисс Макатир?

Из-за двери послышался какой-то странный звук, словно Мину вдруг поперхнулась. Наконец она справилась с собой и проговорила почти естественным голосом:

– Э-э-э… гм-м… простите, что побеспокоила. Спокойной ночи, Арли. Спокойной ночи, мистер Каперс.

– Спокойной ночи, Мину, – хором ответили они.

Но о каком сне могла идти речь, если они никак не могли наговориться? Арлетта рассказывала о своем детстве, о продуваемом всеми ветрами доме на вершине утеса, о гибели на войне отца и о стойкости и мужестве своей матери, о том, как она сама долгими часами глядела из окна на свинцово-серые воды Ла-Манша и гадала, каково это будет – стать наконец взрослой. Она рассказала ему о семье Миллер, о несчастной Летиции, которая пила из чайных чашек то бренди, то джин, о постоянно отсутствующем мистере Миллере, об их избалованных, необузданных сыновьях и о бедной Лилиан, которой так хотелось поскорее упорхнуть из родительского дома, но которая была вынуждена оставаться с семьей ради младшего брата. И еще Арлетта рассказала ему о своей работе в «Либерти», об эксцентричных покупательницах с их невозможными и невыполнимыми требованиями, и даже о том, что недавно она стала самой молодой заведующей отделом за всю историю универмага.