Она не кричит, не пищит, не ноет. Рассуждает практически спокойно, но от ее ровного тона внутри все переворачивается. Она топит меня пустотой в глазах, монотонностью речи. Вы представляете себе море после шторма? Эту лживую тишину, обманчивую умиротворенность, когда на волнах качаются обломки и трупы? Остатки чувств, надежды и веры…

– Зачем эта татуировка? – тычет Вера в мою шею. – В чем был смысл?! – Она поднимает на меня выпученные глаза, повышает голос. – Ты ведь заставил меня поверить тебе.

– Вер…

Я тянусь к ее лицу, но она резко отталкивает, вскакивает на ноги, отбегает на середину комнаты. Встаю следом.

– Не трогай меня! – а теперь уже Вера кричит. Кажется, шторм продолжается. – Просто посмотри, – голос звучит гнусаво, потому что она плачет, – это на твоей совести! Вся ваша семейка чокнутая! Вы все сговорились, чтобы подложить меня под него, да? Лишить меня будущего в угоду ему! И ты тоже! – Она тычет в меня пальцем.

– Конечно же, нет.

– Как нет?! Ты меня к нему отвез! Отдал из рук в руки и уехал! Да как ты посмел так предать меня после всего, что было?! Иди ты к черту со своей нерешительностью! Ты просто подонок, такой же, как твой Артём.

– Я ждал тебя целый час, – говорю с нажимом. Скрещиваю руки на груди.

– Он не пускал меня!

– Ты не позвонила.

– Телефон в машине остался. В твоей! Вик, он порвал на мне трусы! – Вера суматошно задирает длинное платье, показывая, что без белья. – Ты вообще в курсе, что у твоего брата аллергия на привычные способы лечения? Он отказывается использовать экспериментальные препараты и вообще слушать что-либо. А когда я решила пойти за тобой, он напал! Держал меня силой. Я вырывалась, билась, а ты не помог!

На мгновение кажется, что я ослышался, но вид горячо любимой женщины, сейчас бьющейся в истерике, служит доказательством, что понял правильно. Это не она не выходила, это он ее не пускал. Картинка вдруг складывается, становится до боли ясной, и я понимаю, что Кустов – покойник.

– Ты просто уехал! О нет, не просто. Ты еще и вещи занес. Я споткнулась о сумку, когда убегала, и разодрала колено!

Вера показывает на него, словно я мог не заметить. Наверное, то, что я чувствую сейчас – это ужас. У него много оттенков, оказывается. Есть ужас за себя самого, а есть – за любимого человека. И я не могу сказать, какой из них сильнее. А ведь об этом ощущении я знаю все, вы в курсе. А еще я точно знаю, что Кустову не понадобится экспериментальное лечение.

Она со мной не может справиться, когда балуемся, а он-то и вовсе – скала. Сука, убью. С недавнего времени, после разговоров с Анатолием Петровичем, под сиденьем «Кашкая» на всякий случай лежит бита. Новенькая. Вот теперь и пригодится.