Я встаю, и придерживаю качающуюся Свету. Проверяю щеколду на двери, и веду свою зеленоглазую занозу на кровать.

— Давай сама. Трусы сними и ножки раздвинь, хочу тебя отлизать, как следует, — при этих словах она, как всегда смущается, хотя только что сама стонала, стоя надо мной.

А я как всегда конкретен и чёток в выражениях, не нахожу нужным, выискивать какие-то эпитеты, говорю всё как есть.

Давлю горящим взглядом, пока по стройным бёдрам скользит белое кружево трусиков, и как Света, всё ещё смущаясь, ложиться на спину, на кровать.

Её смущение меня поражает даже сейчас. Ведь после всего, что было между нами, уже давно могла бы привыкнуть к моей прямолинейности, но нет, стоит только озвучить свои желания, не завуалировав их иносказательной хернёй и всё, её щечки горят, а глазки тупятся.

— Тихо, — командую я, раздвигая её ноги шире, и устраиваясь удобнее.

Да, бля, мой персональный рай. Всё хочу. Полностью. Член болезненно дернулся, натянув ширинку, и по позвоночнику бежит возбуждение, дрожью разносясь по телу.

Света мелко подрагивает, и закрывает себе ладошкой рот.

А я не могу отказать себе в удовольствии, разглядывать её такую горячую, раскрытую, мокрую.

Мою!

Касаюсь кончиком языка, налившегося клитора, и она тут же вздрагивает, выгибается в дугу, глухо стонет. Да так, что и меня трясёт, от её реакции. Пульс молотит в ушах, дыхание жжет лёгкие. Не могу не касаться её, и к языку подключаю пальцы, глажу шелковые, влажные складки, нежно сцеловывая всю влагу.

— Кирилл! Да, да, да! Люблю тебя, — бормочет зеленоглазая, мечась подо мной.

Она никогда не зовёт меня уменьшительно ласкательными именами, и тупыми прозвищами. Всегда по полному имени, и мне это пиздец как нравиться, как впрочем, всё в ней, и даже то, что бесит, всё равно нравится. Да что там нравиться, я сука с ума схожу от неё.

Уже сошёл.

В конец ебанулся.

Завожу внутрь два пальца, посасывая клитор, и тут же получаю отдачу в виде приглушённых стонов и выгнутых бёдер. Внутри неё тесно, и жарко, и мокро, и там ахуенно. Пальцы ходят до мелкой дрожи, до выгнутого напряжения, до той грани, когда ей кажется, что всё сейчас фейерверк случится, и тогда я отступаю, дую на припухшие губки, и сжимаю через штаны, свой тяжёлый член, который отдаётся пульсацией. И кровь приливает к нему сильнее. Я пережидаю, и снова преступаю к сладким пыткам, теперь уж завожу в неё три пальца, снова терзая её клитор. Света закусывает кулачок, и стонет, вгибается, просит, умоляет, но как только подходит к черте, я снова отступаю, и она, уже не стесняясь, ругает меня. Сама тянется к пылающей плоти, но тут же получает по рукам, а потом и по заднице.