– Спасибо.

* * *

До нужной палаты добираюсь на одном упрямстве и чистом адреналине, не иначе. Слабостью расшатывает, сердце в груди маслает с трудом. Почти через каждую ступеньку отдохнуть хочется и привалиться к перилам.

Наконец, нужный мне этаж. Осторожно разглядываю снующих туда-сюда людей. Вроде никого особенного не заметил, своих точно не увидел. Палаты в этом крыле платные, Лилечку разместили в одноместную. Подойдя к двери, осторожно заглядываю через матовое стекло. Толком ничего не разглядеть.

Стучу.

Тишина в ответ.

Может быть, спит?

– Войдите…

Я, блять, не вхожу, но словно втекаю в палату, осторожно прикрыв за собой дверь и застываю.

Лиля, привстав с кровати, смотрит на меня, а я – на нее.

Просто смотрим. Молчим.

С худенького плеча слетает тонкая бретелька, я слежу за этим кратким мигом обнажения, заметив, как сильно начинает биться венка на тонкой, хрупкой шее Лили.

Подхожу к ней, каждый шаг с трудом дается. Лиля наблюдает молча, только из глаз слезинки срываются, до самого подбородка скатываются, застывая там прозрачными, дрожащими каплями.

– Я присяду. Можно?

Не дождавшись разрешения, опускаюсь на кровать, с глубоким выдохом. Лиля внезапно резко обнимает меня за шею, сдавив изо всех сил, и меня накрывает.

Резкая боль от слишком сильных и крепких объятий накатывает по всему телу, соревнуясь по силе с одуряюще жаркой волной облегчения. Лиля здесь, со мной.

– Как ты? – вырывается из меня с громким всхлипом.

Щеки обжигает.

– Все хорошо. Тонус небольшой, но твои родители перестраховались. Сказали, мне нужно побыть в тишине, спокойствии. Вдали от всех передряг и тревог.

– Прости меня. Я снова дров наломал. Прости… Не сдержался. Психанул как дурень.