– Сейчас прозвучит ванильно, – морщится. Ого! Ванильно?! – Но ребёнок – следствие нашей любви.

– И правда, – бью его по плечу, отрезвляя. – Слащавенько. А своими словами?

– Люблю я тебя, – выдыхает мне прямо в губы. – Из-за этого фактора ребёнок не становится проблемой. Мне, конечно, страшно, я ожидал его чуть позже, но… Что уж получилось. Шок, правда, надо пережить. Дай мне немного времени привыкнуть к этой мысли. Прошло всего три часа, и кажется, скоро мне понадобится дефибриллятор. Я держусь, чтобы не свалиться в обморок только от того, что ты где-то бегаешь.

Я не сдерживаюсь. Каждое слово бьёт словно электрошокером. И кривлюсь, прекрасно зная, что он увидит эту страшную гримасу.

Заплакав, прижимаюсь к нему сильнее.

– Не хочу никуда-а-а, – вою в плечо, ничуть не стыдясь. Прорывает. Всё это время держала эти слова, а сейчас готова сойти с ума. – С тобой остаться хочу-у-у. И уезжать я не хотела! Просто, просто…

Начинаю заикаться. Накрывает мощной лавиной истерики.

И просто плачу ему в шею, трусь мокрым носом, заливая слезами всю одежду. Плевать. Пусть побуду слабой. Слабой, но счастливой.

– Ну, хватит тебе, мартышка.

– Мартышка? – становится до боли обидно. Какая я ему мартышка?

Выпрямляюсь, смотрю на него с обидой.

– Мне не нравится быть мартышкой, – обиженно бубню, не в силах снова собраться. – Назови меня девочкой.

Он усмехается, явно издеваясь надо мной и смеясь.

– Хочешь?

– Хочу, – усиленно киваю.

– Вы, беременные, такие забавные, – опять издевается надо мной, оттягивая долгожданный момент.

– Знаю, – опять кивок. – Говори.

Он гладит меня по спине, и я таю.

– Девочка моя, пизды получишь, – мило щебечет, будто говорит мне слова любви. – За то, что по могилам ночами гуляешь в одном платье. Застудишь себе всё, потом опять тебя лечи, аллергик. Мне теперь не только за тебя переживать же.

Я бы заурчала, как кошка, если бы умела. Но только на эмоциях подаюсь вперёд и страстно целую его в губы.