Он не отвечает, но и не забирает свою тарелку. Он ставит локоть на стол, опирается подбородком на кулак и продолжает наблюдать за мной из кружки.

То, как он смотрит на меня, нервирует. Как будто он хочет поглотить меня вместо еды, а потом сломать. А может, и то, и другое одновременно.

Поэтому я сосредоточилась на омлете, пытаясь и не пытаясь понять, что за особый ингредиент. Это специи?

Я поперхнулась от спешки, и Джереми подвинул в мою сторону стакан с водой.

Только когда я выпиваю половину и меня охватывает жжение, я понимаю, что это не вода.

Я кашляю, брызгая слюной и ударяя себя в грудь, когда ожог поселяется там.

— Почему... почему, черт возьми, ты дал мне чистую водку?

Он поднимает плечо.

— Ты задыхалась.

— Вода была бы кстати.

— Алкоголь лучше. Ты мало пьешь, почему?

— Я даже не собираюсь спрашивать, откуда ты это знаешь. Просто... не люблю терять свои границы.

— Я полагаю, это связано с тем, что наркотики — это жесткий предел?

Я поджала губы, но, видимо, это весь ответ, который ему нужен, потому что он всезнающе кивает. Этот человек раздражающе наблюдателен, и когда я нахожусь рядом с ним, у меня постоянно возникает ощущение, что я нахожусь под микроскопом.

Он берет свой стакан и демонстративно пьет прямо из того места, где остались следы от моих губ.

Обычно это вызывает у меня брезгливость, но сейчас все, что я могу сделать, это остановиться и смотреть.

Я прочищаю горло, больше для того, чтобы рассеять свое внимание.

— Что произойдет после еды?

— Мы все еще едим.

— Я знаю. Я спрашиваю о том, что будет после.