– Как такое возможно, Кромвель? – Она хрипло, судорожно вздохнула. – Разве может умереть сердце, когда оно настолько переполнено? Как оно может остановиться, если до краев наполнено жизнью?

– Не знаю, – прошептал я. Меня медленно охватывало отчаяние, и в конце концов я уже ничего, кроме него, не чувствовал.

– И как мне жить, зная, что я не могу творить вместе с тобой? Что не смогу закончить то, что мы начали?

– Мы закончим. – Я крепче ее обнял. – И мне наплевать, прикована ты к постели или нет. Мы закончим это произведение.

Она закрыла глаза.

– Обещаешь?

– Клянусь, – твердо сказал я. – А когда ты получишь сердце, мы услышим, как университетский оркестр играет нашу музыку в конце учебного года.

– Я не смогу играть, пока мы работаем, – жалобно пробормотала Бонни.

– Тогда я буду играть.

– Я не смогу делать записи.

– Я буду это делать за нас обоих.

– За нас. – На этот раз Бонни улыбнулась, и печаль исчезла из ее глаз. – За нас, – повторила она. – Мне нравится, как это звучит.

– Ах да, ты же у нас пишешь тексты песен.

Она кивнула:

– Это моя мечта – перекладывать слова на музыку, вдыхать в них жизнь. Исполнитель из меня так себе.

С этим утверждением я мог бы поспорить, потому что слышал ее выступление в кофейне в ночь, когда все изменилось.

– Я мечтаю сочинять для других. – Она взглянула на меня. – А о чем ты мечтаешь?

– Просто создавать музыку. – Я вздохнул. – Музыку, не лишенную смысла.

– Как думаешь, мы смогли бы объединить наши мечты?

Я улыбнулся, потому что и сам думал о том же: мы с Бонни вместе, она пишет тексты песен к моей музыке, привносит жизнь в придуманные мною мелодии.