Загрузив в машину инструменты, мы отправились к дому Бонни. Истон молчал, словно набрал в рот воды, и всю дорогу смотрел в окно. Я тоже помалкивал, потому что мне нечего было ему сказать. А что тут скажешь? Мы все ждали звонка, день за днем. Мы ждали, что позвонят из больницы и сообщат, что появился донор.

«Паллиативная помощь» – так недавно объяснила мне миссис Фаррадей. Теперь Бонни официально получала паллиативную помощь. Каждый день к ней приходила медсестра, и я видел в глазах Бонни унижение, страстное желание подняться с кровати и ходить, петь, играть.

Быть здоровой.

Мы остановились перед домом Фаррадеев, а Истон все таращился в окно.

– Ты как? – спросил я.

Истон повернулся и посмотрел на меня совершенно пустыми глазами.

– Давай занесем инструменты в комнату сестры.

Он вышел из машины и принялся выгружать вещи. Я последовал за ним, взял скрипку, флейту и кларнет. Едва я вошел в дом, мне в нос ударил запах антисептика. В доме теперь пахло больницей.

Когда я шагнул в комнату Бонни, мне было абсолютно не важно, что она лежит в кровати, а на лице у нее кислородная маска – для меня она по-прежнему была самым совершенным созданием на земле. У постели сидела миссис Фаррадей. Истон поставил на пол барабан и подошел поцеловать сестру в лоб.

Бонни улыбнулась, и от этого зрелища у меня едва не разорвалось сердце. Из руки у нее торчал катетер, соединенный с капельницей – теперь она уже не могла нормально есть и пить, и питательные вещества приходилось передавать внутривенно. Бонни сильно исхудала. Она и раньше была худенькой, а теперь и вовсе таяла на глазах.

Я вдруг понял, что не могу дышать, глаза защипало от подступивших слез. Пришлось повернуться и быстро вернуться к пикапу. С минуту я стоял и жадно вдыхал холодный воздух. Из дома вышел Истон и остановился рядом со мной. Ни один из нас не произнес ни слова, но когда парень судорожно, со всхлипом перевел дыхание, этот звук говорил сам за себя, он был красноречивее тысячи слов.

Бонни умирала, и мы ни черта не могли с этим поделать.

Наконец я снова обрел способность двигаться, подхватил виолончель и саксофон и отправился в комнату. Бонни ждала меня, ее взгляд был прикован к двери. При виде меня ее изможденное личико озарилось улыбкой, яркой, словно рассвет.

– Кром-вель, – проговорила она еле слышно. Я ушел от нее всего пару часов назад, но когда твое время ограничено, каждая минута кажется вечностью.

– Фаррадей, – сказал я и подошел к ней.

Миссис Фаррадей вышла, а сиделку Бонни, Клару, я видел в кухне, когда входил в дом. Я пригладил волосы Бонни. Девушка обвела комнату полными слез глазами, посиневшие губы раскрылись, и послышался полувсхлип-полувздох: