— Сами-то по хозяйству?

— Да.

— Скотину держите?

— Да.

— На молоко, на мясо?

— На молоко.

— А ваш сын?

Она колеблется. Какой-то голос ей кричит: расскажи правду, будь гордой. Пусти пыль в глаза этому невеже. Но она отвечает:

— Слесарь.

Скорость наводит на нее ужас, но она готова пересесть хоть на комету, лишь бы поскорее оказаться в Лабержеман Сент-Мари.

Наконец они доехали, и, прежде чем повернуть направо после моста через Ду, мужчина высадил Цезарину, которая поблагодарила его, счастливая, что вновь обрела землю под башмаками. Счастливая, что осталась одна, без любознательного попутчика.

Она долго шла по обочине дороги, но здесь в этом было мало приятного. Машины проносятся мимо на бешеной скорости. Ей кажется, что они ее задевают, и она забирается на склон, едва заслышав мотор. Она говорит себе, что, в конце концов, в машине меньше рискуешь, чем когда бредешь вот так вот. И потом рано или поздно придется останавливать машину, если она хочет попасть в Безансон до спектакля, а раз так — нечего тянуть.

Там, где на обочине дороги устроен съезд для машины, Цезарина останавливается, кладет сумку у ног и поднимает правую руку каждый раз при приближении машины. Она ждет недолго: три машины, и четвертая — останавливается. Худой молодой человек тянется открыть дверцу. Он спрашивает, куда она едет.

— Безансон.

— Вам везет, это по пути. Садитесь.

Она благодарит и усаживается:

— Пристегните ремень.

— Вот уж не люблю.

И этот, как Шарль, обязательно хочет привязать людей.