— Эй, народ! — поднял ладонь Фил, — Народ, дайте чутка тишины! — попил воды, и пока зал успокаивался, достал из кармана и включил маленький фонарик. — Народ, подсветите немного.
По мере того как зажигались фонарики на телефонах, один за другим гасли прожектора, и через минуту клуб снова погрузился в темноту, в которой яркими точками горели сотни огоньков.
— Спасибо, народ. Мистик, Клей, ваш выход, братва.
За спиной Фила что-то прошелестело и под медленную, тягучую музыку засветилось отражением зала. Словно кто-то снимал это на камеру и тут же проецировал на стену, чтобы все могли увидеть происходящее со стороны. Картинка покрылась рябью, теряя фокус, а потом я перестала дышать — вместо фонариков появилось припорошенное снегом крыльцо клуба и девушка, в которой я узнала себя. Вот я стучу в двери, разговариваю со Стасом, а потом появляется Фил и его тихий голос:
Мой ангел, разреши тебя хранить, Позволь ласкать твои белеющие крылья. Позволь хотя бы тайно, но любить, Обмыть твои ладони, что покрылись пылью… Ты разреши хранить твой чуткий сон, Укрыть позволь тебя от ветра телом… Позволь баюкать, когда грянет гром И повторить ту песню, что ты мне пропела Дай мне нести тебя, уставшую за день И слушать твой звенящий тихий голос, Позволь мне верить в то, что солнце дарит тень И реки бьются где упал твой волос… Сожги меня дотла, согрей себя, Но утром обещай расправить крылья. Позволь так беззаветно, но любя,