— Значит, до сих пор любишь? — спросил он. — Только знай, я завтра все равно уйду. Да, завтра же! Мне нужно время.

Голос его звучал все тише. Клер погладила его по лбу, поправила волосы. Услышала, как выровнялось его дыхание. Жан уснул. Она нежно его поцеловала. Глубочайшее умиротворение снизошло на нее — робкое счастье, которое, однако, ничто не могло разрушить. Жан тоже никогда не переставал ее любить.

* * *

В свою спальню Клер вернулась перед рассветом. Перед тем как подняться наверх, она подбросила дров в печь, сунула по обвязанному лентой свертку в носки братьев. Прибавила каждому по апельсину. Третий положила в носочек из той пары, которую сама связала из розовой шерсти для Фостин.

Укрыла Жана под самый подбородок, как нуждающегося в заботе ребенка. Ее собственная кровать показалась Клер огромной.

Она улеглась, вздыхая от удовольствия.

Через два часа Матье уже тряс ее за плечи — каштановые волосы всклокочены, глаза блестят от нетерпения.

— Клер, где мои подарки?

Фостин проснулась, вся розовая и благодушная, и Раймонда тоже открыла глаза. В дверь постучали. Послышался хриплый голос Базиля:

— Подъем! Все дружно встаем и идем смотреть, что там у нас в башмаках!

Слово «башмак» понравилось Матье, и он зашелся от хохота. Одеваясь, он напевал: «Башмак! Башмачок!»

— Мадам! — позвала служанка. — Мадам, можно мне открыть ставни?

— Конечно! — сонно отозвалась Клер.

Красное, похожее на шар из расплавленного золота, солнце поднималось над долиной. Его лучи воспламеняли белоснежные просторы, на которых малейшая деталь — сухая травинка, деревце, кустик, камышовый стебель — сверкала, укрытая инеем. Небо прояснилось. День обещал быть погожим, ясным. Заснеженные поля сияли белизной.

Матье взял Фостин на руки, поднес к открытому окну.

— Смотри, как красиво!

Девочка округлила ротик, захлопала в ладоши. Все еще в ночной рубашке, подошла Клер, прошептала зачарованно:

— Ничего печального не может случиться в такое чудесное утро!