Понизив голос до шепота, Элизабет рассказала ей, что Ричард Джонсон живет теперь в трактире «Пон-Нёф», уточнив, какое именно задание выполняет привлекательный американец. Разумеется, она умолчала о поцелуях и о том, чем это чуть не закончилось.
Бонни сначала удивилась, потом с благодарностью подумала о Мейбл и Эдварде Вулворт и достаточно резким тоном подвела итог:
- Мадемуазель, вы больше не будете видеться с мистером Джонсоном без сопровождения. Если захотите с ним поговорить, я поеду с вами.
- Охотно возьму тебя с собой, и бабушку тоже. Поедем в понедельник! Жюстен приготовит нам фаэтон, в нем комфортнее, нежели в коляске. А к полднику как раз приедем на мельницу!
Улыбаясь, Элизабет чмокнула гувернантку в щеку. Сама не зная почему, она вдруг почувствовала, что сила на ее стороне.
Нью-Йорк, Дакота-билдинг, среда, 18 августа 1897 года, пять месяцев спустя
В этот вечер Мейбл Вулворт повисла у мужа на шее, стоило тому переступить порог. Она была в дезабилье из сиреневого шелка, настолько в квартире было жарко. Сквозь муслиновые занавеси на высоких окнах гостиной проникал оранжеватый свет заходящего солнца.
- Ты выглядишь прелестно в таком наряде, - сделал жене комплимент Эдвард. Свой пиджак он нес в руке. - На улице несусветная жара! Но что-то тебя сильно обрадовало, не так ли, дорогая? Уж не письмо ли от Лисбет?
- Угадал! Пришло сегодня утром, но я не стала открывать, решила дождаться тебя.
После отъезда Элизабет Мейбл пролила немало слез, а с течением дней ее страдания только усиливались, и в конце концов она впала в глубокую меланхолию. Доктор Фостер всполошился и прописал ей излюбленное лекарство - настойку опия. Эдвард все чаще заставал супругу сонной, лежащей на кровати в спальне Элизабет.
Это не могло не огорчать, и негоциант стал проводить с Мейбл больше времени. К ней вернулся вкус жизни благодаря письмам и телеграммам, регулярно доставляемым из Франции.
- Дорогой, связь между нами не прервалась! - радовалась Мейбл. - Лисбет думает о нас!
У них вошло в привычку вместе прочитывать длинные послания Элизабет. То был момент разделенной радости, а потом и приятных размышлений: каждый в меру своей фантазии представлял места и сценки из жизни, описанные легким пером приемной дочери, разумеется по-английски.
- Целый месяц от нее не было весточки, и ты очень волновалась, - заметил Эдвард. - Конверт толстый… Неужели нам прислали-таки фотографии?