Не отвлекаясь ни на миг, Ричард ласкал все ее тело - то груди, то ягодицы, то бедра, то спину, заставляя перекатываться с одной половины кровати на другую, дабы сполна насладиться ее наготой и прелестью. Кожа у Элизабет была атласной гладкости, очень белая, и он осыпал ее отрывистыми алчными поцелуями. Скоро она уже готова была его принять, истомленная потребностью ощутить его внутри себя, стать «наполненной», познать наслаждение, которое дает единение женщины и мужчины.

Галантный кавалер, щедрый на комплименты и клятвы, Ричард Джонсон умел возбудить любовницу и подвести ее к черте, когда она уже была согласна на все. И в этот момент природное желание подчинять брало в нем верх: все, что нужно, он сделал, так что можно побаловать себя и думать исключительно о собственном удовольствии.

Гимен, этот вечный и хрупкий символ девичьей непорочности… Упиваясь тем, что он первый, Ричард и не думал щадить партнершу. По опыту он знал, что нужно действовать быстро, не слушая протестов и жалоб. Элизабет вскрикнула от боли, но, вспомнив, что они в трактире, прикусила себе руку - чтобы не всполошились соседи по этажу.

Низ живота словно огнем обожгло. Желание, удовольствие - все было забыто.

- Наконец-то ты моя! Моя! - твердил Ричард.

Он вошел в нее грубо, сильными, размашистыми толчками. Затравленный взгляд девушки умолял, однако он смотрел на нее и улыбался, и его глаза цвета янтаря светились первобытным торжеством.

- Постой! Постой! - умоляла она.

Он едва ее слышал, будучи перевозбужденным, на пике блаженства. Овладевая ею столь неистово, он освобождался от состояния, в котором он пребывал много месяцев, когда буквально бредил ею, сотни раз мысленно ее раздевал и брал вот так, брутально, словно мстя ей. Он свято верил, что, будучи «помеченной его тавром», Элизабет станет его рабой, и с нетерпением ждал, когда же она капитулирует, отдастся удовольствию. Девушка же задыхалась под его весом. Она уже не обнимала его, а лежала, раскинув руки и содрогаясь от ритмичных толчков, сопровождаемых возгласами на английском, смысл которых от нее ускользал. Это был грубый лексикон, предназначенный для сексуальных утех, лишенных даже намека на чувства.

- Сжалься надо мной! Хватит! Я больше не могу!

Он замер на пару секунд, изумленный, потом продолжил свои спастические движения, и так жестко, что она заплакала. Со слезами неожиданно пришло облегчение. Мало-помалу она стала ощущать удовольствие от непрерывных толчков мужского члена. Положила руки любовнику на спину, а потом и вонзила ногти в его крепкую плоть. Ее тело снова пробудилось, низ живота захлестнуло уже знакомое приятное тепло и поднялось к груди.