Алин попятилась в сторону замкового холла. Она еще помнила тот далекий апрельский вечер, когда Элизабет со своей гувернанткой Бонни и женихом-американцем меньше чем за час собрались и уехали из поместья. Сестра помещика, мадам Клотильда, и ее дочка Анн-Мари не знали, что и думать по поводу столь стремительного отъезда, хотя Элизабет и оставила им объяснительную записку.

Сидони видела Элизабет только на фотографиях в рамочках, расставленных в большой гостиной. Она тихонько перекрестилась, терзаясь угрызениями совести.

Никто не понял, что именно произошло дальше. Белый от ярости, Ларош дважды ударил Жюстена по голове костяным кнутовищем. Оглушенный, молодой мужчина пошатнулся, но третий удар пришелся в висок, и он вскрикнул от боли. Мир вокруг Жюстена померк, и он свалился на плиточный пол.

— Алсид, убери с моих глаз этого паршивца! Да поторопись! — распорядился Ларош. — Чтоб он сдох!

— Мсье, это же ваш сын! — пискнула из своего угла Ортанс.

— Мой сын, говоришь? И что? Туда ему, гаду, и дорога!

На мельнице семейства Дюкен, в тот же вечер

Антуан Дюкен устроился во дворе, под липой, в плетеном кресле, подаренном сыном, Пьером, к его семидесятидевятилетию в прошлом месяце. Монотонный стрекот кузнечиков удивительным образом дополнял гармонию теплого весеннего вечера.

Синеватые, с нюансом розового золота сумерки тихонько наползали на мельницу и спокойные воды бьефа[47]

— Чудесная погода! Май — мой любимый месяц, — удовлетворенно вздохнула его невестка, которая как раз собирала со стола грязную посуду после ужина.

— Твоя правда, Ивонн, — отвечал старик. — Я всегда любил «прекрасный май» — месяц, когда традиционно заключаются помолвки. Не говоря уже о том, что весной меня почти не мучает ревматизм. А где мальчики? Скоро стемнеет.

— Не беспокойтесь, дедушка Туан. Жиль с Лораном побежали в деревню. Так обрадовались открыткам — Жюстен прислал им из Гавра, каждому по одной, — что решили показать другу.

— Могли бы немного повременить. Через неделю получат еще, из Нью-Йорка, — предположил Антуан. — Не думал, что Жюстен послушает меня, старика, и вот так сорвется в Америку!

— Ба! Когда денег куры не клюют, можно все себе позволить! — сказал Пьер, показываясь на пороге дома с бутылкой виноградной водки. — Решил выпить рюмочку. Пап, тебе налить?

— Наливай! В моем возрасте я уже ничем не рискую. Чокнемся?

Пьер Дюкен, чьи волосы уже начали седеть, примостился рядом, на скамейке. Благодаря ежедневному тяжелому труду он был подтянутым, мускулистым и смотрел на мир чуть свысока.