«Мне казалось, он очень красивый, — думала она. — Волосы черные, смуглая кожа, гордая посадка головы и серые, в золотистую крапинку, глаза! Дядя Жан не такой привлекательный внешне, точно нет. Папа был высокий, сильный и очень добрый. Называл меня своей маленькой принцессой».
Песня дождя баюкала, притупляла грусть. По щекам Элизабет текли слезы, однако она их даже не вытирала.
Элизабет даже себе не хотела признаваться, что теперь живет с ощущением грозящей опасности. Она все время думала об обидчике и о том, что у нее украли нечто очень ценное. Жестокость, с какой мужчина с мертвенно-бледным, изможденным лицом сорвал с ее шеи подвеску, заставляла вспомнить безумную ярость Лароша.
«Что, если от меня уже ничего не зависит? И пришло время умереть, как маме с папой? — думала она. — Этот человек затаил на меня злобу. Он причинит мне вред, попытается убить, даже если…»
Пронзительный крик оборвал поток мрачных размышлений. Заплаканный Антонэн сел на кровати.
— Что с тобой, моя радость?
Ребенок рыдал так, что не мог говорить. Элизабет включила лампу и обняла его.
— Приснился кошмар, да?
— Какой-то гадкий дядька увозил тебя далеко-далеко, а я был один, — пробормотал мальчик. — И никто не шел, ни бабушка, ни дедушка.
— Ну-ну, это всего лишь плохой сон, Антонэн. В детстве мне тоже временами снилось плохое и я просыпалась в слезах. Не бойся, мое сокровище, ничего такого не случится. Мы никогда не расстанемся.
Сама она еще долго не могла успокоиться. Необъяснимый ужас угнездился в душе Элизабет. И ей совсем не казалось странным, что сыну приснился такой сон.
Уснула она с рассветом, совершенно истощенная морально, обнимая спящего Антонэна.