Девочка была практически влюблена в меня. А я, наконец, дал ей то, о чем она так молила, и провел с ней ночь. Это могло означать только одно: один из этих маленьких тройняшек решил, что будет забавно написать мне от ее имени. Раздражение поднялось очень быстро, заражая мою плоть, словно лихорадка. Оно обжигало, вызывая головокружение. Если бы ранее я не пригласил на праздник весь клан Мэннфордов, то сейчас забеспокоился бы, приедет ли Эш. Но поскольку доктор Мэннфорд никак не могла пропустить этот светский прием, она в этом чем-то походила на мою мать, я решил немного успокоиться и дождаться их скорого появления. И, пожалуй, следовало воздержаться от ответа, на случай если один из этих придурков решил забрать у Эш телефон. После я прочел сообщение от Перри.

Перри: Кое-что произошло. Мне пришлось срочно уехать, но скоро вернусь. Помни, что я всегда прикрою твою спину, Уинни.

Его слова я нашел довольно странными, но в то же время они принесли мне облегчение.

— Сэр, не могли бы вы убрать телефон? Нам нужно сделать еще парочку снимков, — раздраженно крикнул фотограф, отвлекая меня от мыслей о Перри.

— Прошу прощения, — выдавил я, пронзив мужчину тяжелым взглядом. — На секунду мне показалось, что я — тот самый Уинстон Константин, которому принадлежит весь этот чертов город.

Фотограф отшатнулся, услышав мой резкий ответ.

— Я лишь имел в виду…

— Довольно, дорогой, — промурлыкала мама, подходя к нам и прогоняя фотографа раздраженным движением руки, сверкающей драгоценностями. — Ты итак достаточно позировал.

Фотограф кивнул, склонив голову, и принялся собирать вещи, а мама взяла меня за локоть и указала на дорожку, покрытую богато расшитым ковром, предназначенным для прогулок. Его положили туда во избежание уничтожения газона. Дойдя до ковра, мы неторопливо направились по нему к поместью. Гости должны были начать подъезжать с минуты на минуту, после чего их сфотографируют у входа, а затем пригласят в зал с фортепиано, где они смогут наслаждаться музыкой молодого пианиста, недавно закончившего Джульярд, а также закусками и шампанским, пока не настанет время ужина. У нас оставалось немного времени до начала мероприятия.

— Ты сегодня ужасно угрюм, — небрежно заметила мама, хоть от меня и не укрылись обвинительные нотки. — Что у тебя на уме?

Не что, а кто.

Но я уверен, черт возьми, что не собирался ее поправлять.

— Работа не дает покоя, — буркнул я.

Она тяжело вздохнула.

— Твоя рабочая этика, как и у отца, граничит с одержимостью. Ты хоть когда-нибудь останавливаешься, чтобы насладиться плодами своего труда, мой милый?