— Давно, - не пытаюсь юлить. До сих пор не могу себя простить за то, что, занимаясь с ней сексом, я думал о другой, я даже почти чувствовал тепло и запах другой женщины, поэтому, блядь, ссыкливо и до последнего не открывал глаза. Лера не заслуживает всего этого. - Она…

Хочу сказать «мать Волчонка», но Валерия издает странный мычащий звук и медленно, по стенке, сползает на пол. Начинает тихо плакать, а на мою попытку подойти, истерично мотает головой, бормоча что-то про «я знала, что так будет, я знала, я знала…»

— Ты любишь ее, да?

— Мы не будем это обсуждать, - говорю то, что должно ранить меньше, чем правда.

— Мы должны! - Валерия, впервые за годы нашей совместной жизни, повышает голос. - Помнишь, мы договаривались говорить друг другу праву? Обещали, что будем заботиться друг о друге, что мы - партнеры. Ты должен был сказать мне, что в твоей жизни есть другая женщина. Потому что я думала… мать Вовы… что она была той самой, после которой ты больше…

— Вера - мать Вовки, - все-таки говорю я. - Я не знал, что все эти годы она была… в порядке. Так получилось.

— Но она ведь… умерла? - Глаза Леры моментально высыхают. - Боже, Максим, ты ведь сказал, что ее нет в живых!

— Потому что, блядь, я считал ее мертвой! Потому что Олег подбросил мне на порог нашего сына и сказал, что ее больше нет!

Мне окончательно срывает башню.

Я не ору, но поток злости льется из меня только в путь. Достаточно долго, чтобы, когда меня отпускает, на лице Валерии не осталось никаких эмоций. Она просто так же сидит на полу, но уже не плачет и не вытирает нос шелковым халатом, которым так дорожила.

Не имею ни малейшего понятия, что она скажет, когда решится прорвать затянувшуюся после моего монолога паузу.

— Она знает, что Вова - ее сын? - Лера медленно поднимается, уже абсолютно спокойная. Но я жопой чувствую, что в эти минуты затишья в ее голове произошел какой-то сдвиг.

— Я искал подходящий повод, чтобы сказать об этом. Вам обеим.

— Значит, ты ничего ей не скажешь. - Жена убирает с кофейного столика оставленные там чашки и блюдца с остатками круассанов. Делает все спокойно, как будто наша жизнь только что не разделилась на «до» и после». - Вова - наш сын. Мой сын, - добавляет, уже глядя мне в глаза.

Как там она говорила? Нарочно, чтобы я снова почувствовал, каково ей.

— Если ты скажешь, что Вова - ее сын, эта женщина попытается его забрать. - Валерия кривится так натужно, как будто это происходит прямо сейчас, и ей остро не хватает кислорода. - Она может оспорить твое право воспитывать сына самому. И тогда…