– Костя, – зову предупреждающе. Рука непроизвольно превращается в кулак, сминая бумаги. – Если ты расстроишь Еву…

– Если ты меня прикончишь сейчас, то мои дети останутся сиротами. Ты же этого не хочешь? – примирительно поднимает ладони. – Я, между прочим, впервые за долгое время дочек одних оставил. Мне же пришлось за вашим врачом заграницу лететь. Я черт знает сколько выяснял, на каких морях урод прохлаждается, пока мы тут последствия его манипуляций расхлебываем. Параллельно мои ребята искали на него компромат, чтобы я не с пустыми руками к нему заявился. Рисково, конечно, и не совсем законно и официально. Но я понимал, что он единственный, кто может дать ответы на все наши вопросы. И не ошибся. Правда, я сомневаюсь, как ты это воспримешь…

– Говори уже, что выяснил, – хрипло произношу. – Пока я еще держусь, – бросаю несерьезную угрозу.

– Начнем с конца, Тимур, как ты любишь? Чтобы не тянуть кота за все причинные места? – с огоньком в черных глазах уточняет Костя. Искрится, довольный собой. И ему явно не терпится озвучить итог проделанной работы.

Вздохнув, несколько раз киваю.

– Ну! – тороплю повелительно.

И обреченно откидываюсь на спинку дивана, не ожидая ничего сверхъестественного. Но тут же выпрямляюсь, словно мне в позвоночник штырь вбили, когда Воскресенский кидает короткую, хлесткую, но наполненную смыслом фразу:

– Владик не от Ольги, Тим. Ева – его биологическая мать.

– Боже! – доносится со второго этажа, и я подрываюсь с места.

Глава 60

Глава 60

Ева

– Материнство подтверждено, – едва двигая онемевшими губами, повторяю, наверное, в миллионный раз. – 99,9%, неужели? – крепче сжимаю в дрожащей ладони телефон, чтобы не уронить его еще раз. – Боже! – вскрикиваю, сорвавшись.

Не контролирую себя. Даю волю эмоциям. Позволяю слезам стекать по пылающим щекам и падать на нежно-голубые простыни. Протягиваю руки к сыну, крепко прижимая его к груди.

Мой. Родной. И никто не посмеет разлучить нас.

Камень срывается с души и падает, разбиваясь на мелкие части. Можно не бояться, что однажды кто-то решит поиграть нашими судьбами – и заберет у меня сына.

Мой навсегда.

– Маме плохо? – взволнованно шепчет Владик. – Папу позвать? – устремляет на меня изумрудный взгляд и настороженно сводит бровки.