— Я слышал, в первый год тебе было очень трудно… — проговаривает он, держа меня цепким взглядом.

Стопор. Этот чертов стопор заклинило, никак не снять. В груди снова печет обида.

— Даша сказала, у Ромаша серьезная пневмония была… Она не знает, из-за чего.

Опустив глаза, обвожу кончиком пальца кнопки на дверной панели.

— Настя… я хочу знать… расскажи, — просит настойчиво.

— Он не лежал со мной в роддоме в одной палате, — проговариваю тихо.

Кирилл тут же выключает еле слышно звучавшую музыку и распрямляет плечи.

— Почему?

— Я в реанимации несколько дней провела… из-за отслойки и кровотечения…

— Это серьезно?

— Все обошлось, как видишь, — усмехаюсь я, мельком глянув на спящего сына, — успели спасти. Но Ромаш четыре дня провел в общей палате интенсивной терапии с другими малышами и умудрился подхватить пневмонию.

— Как так?

— Бывает… — пожимаю плечами, — его мама после выписки забирала. Дома бабушка ухаживать помогала. Думали сначала, простудился… А потом вот, оказалось, пневмония.

— Надо было мне звонить… Настя…

— Так и вышло, что через день после моей выписки нас с Ромашом снова в больницу увезли… Почти на месяц…

— Пздц!

— Потом в течение года еще два раза в отделении Пульмонологии лежали.

— Сейчас все хорошо? Может, его специалистам показать? Можно в Москву свозить…

Может, и прав он. Надо было тогда хотя бы к Раисе Николаевне за помощью обратиться. Она бы помогла. Но, если честно, я даже не задумывалась об этом. Жила тогда по часам в Дне сурка. Подъем, кормление, лекарства, ингаляции, массаж… и снова все по кругу.

Это было время, когда о Греховцеве я вспоминала, только когда от его Карины прилетала очередная весточка.