А потом Кирилл просто взял и уехал с ней. После того, что было в комнате. И я с собой не справилась, о чем сильно сожалею.

Не поеду больше, ни за что не подпишусь на такое. Никаких больше семейных уикэндов и собственных иллюзий на этот счет.

Расплатившись с таксистом, вешаю на плечо объемную сумку и вынимаю из кресла спящего Ромаша. Он крепко спит, но, кажется, придется его разбудить. Лифт никак не починят.

Поддеваю его под ножки и медленно распрямляю спину.

— Давай его сюда, — вдруг раздается за спиной голос Кирилла.

Оборачиваюсь и вижу — он. Ступор. Растерянность. Бешеная радость. А после — жгучая обида.

Подойдя ближе, забирает из моих рук Ромку, ждет, когда я закрою дверь такси и идет со мной к подъезду.

Я дышу часто, максимально наполняя легкие холодным воздухом. По-другому не получается. Сердце стучит тяжело, глухо, качает кровь большими дозами. От этого за ребрами физический дискомфорт.

Кирилл молчит, смотрит только перед собой или на Ромку. Идет по лестнице впереди, я едва поспеваю сзади. Открываю дверь ключом и отхожу в сторону.

Дальше — по отработанному сценарию. Кир, скинув кроссы, сразу проходит в комнату, я — бегу за ними и тут же начинаю раздевать спящего Ромаша.

Кирилл сразу выходит в прихожую. Я нервно облизываю губы. Оттуда доносится шелест одежды, и мне остается догадываться, обувается он или, наоборот, раздевается.

Отточенными движениями снимаю с сына курточку, комбинезон, обувь, шапку. Расстегиваю кофточку, чтобы не было жарко. Забираю одежду и, выйдя из комнаты, плотно прикрываю дверь.

Кирилл стоит в дверном проеме между прихожей и кухней. Его куртка висит на вешалке, обувь у порога. А я не знаю, что при этом чувствую. Разочарование или облегчение. Наверное, все вместе. И еще стыд, за малодушное бегство из дома его родителей.

Залипнув в телефоне, он с кем-то переписывается. Конечно, на ум сразу лезет Карина! А кто еще?! И снова режет ревностью.

— Ну?.. — вдруг подает он голос, — расскажешь, что случилось?

Сознательно оттягивая время, убираю на место детские вещи, сумку убираю с прохода, потом смотрю на себя в зеркало. Что говорить?

— Настя… — вижу боковым зрением, что начинает приближаться, — не молчи пожалуйста. Сколько можно все держать в себе?

— Ничего там нет.

— Почему уехала тогда?

Молчу. Сердце снова на износ. Оглушает, рождая внутри безрассудную решимость. И правда, надоело копить обиды, так и захлебнуться недолго.