Гляжу на то как сын закрывает глазки и боюсь сделать так, чтобы ему было неудобно.

Люблю его уже. Хотя знаю всего ничего. Пару минут только разве.

Я не жалею, что я сейчас здесь, что я успел. В это мгновение меня накрывает чувство, что я все наконец сделал правильно.

— Его зовут Богдан, — я поднимаю голову, когда слышу голос Эльвиры.

На лбу у нее все еще испарина, губы сухие, искусанные.

— Я решила дать ему русское имя…

Подхожу и целую ее в лоб, предварительно покрепче перехватив пацана.

Ты подарила мне самое большое на свете счастье.

Она улыбается краешками губ — безмятежно и устало.

Странно. Моя жена, которую я назвал таковой, потому что думал, что не выживу. Мне нужна была опекунша, которой бы я доверял. И все-таки сейчас она мне кажется единственно правильной женщиной.

Моей судьбой и я впервые полностью уверен в том, что нигде не ошибся.

Нас вскоре переводят в палату и когда мы оказываемся там я действительно чувствую, что обрел свой дом.

Богдан посапывает в маленькой кроватке. Эльвира отсыпается. А я сижу у двери и сторожу, чувствуя себя так, что теперь никогда их не покину.

Они мои. Мое… все.

Дверь в комнату вдруг отворяется и я вскидываю голову — с тех пор как узнал, что Эльвира рожает полночи не спал, потом этот перелет…

На пороге стоит Владик. Его сопровождает человек из охраны.

— Пап… — произносит он и запинается.

Тогда я поднимаюсь.

Понимаю, что выгляжу грозно. Фигура у меня громадная, широкий размах плеч. Но мне становится теплее от того, что он произнес это слово, папа.

Немного медлю — жест конечно непривычный — а потом раскрываю объятия.