Эмма беспокойно теребила застежки плаща.

– Чего вы хотите от меня, матушка? Почему ходите за мной словно тень, глядите с осуждением и ненавистью?

– А как иначе глядеть на тебя, ставшую блудницей, берущей хлеб из рук тех, кто убил твоих приемных родителей?

– Но разве и вы не поступаете так же? Вы лечите их, вы принимаете от них дары. Чего же вы ждете от меня – уж не должна ли я вызвать на поединок Ботольфа и всех его норманнов?

Лицо сестры Марии стало еще жестче.

– Когда-то я спасла тебе жизнь, вынеся из пылающего дворца во время набега норманнов. Теперь я жалею об этом.

Эмма вздохнула. Она помнила рассказы матери и понимала, что эта женщина говорит правду.

– Когда молва донесла до нас весть, что Эмма из Байе возвращается в свой город, я решила, что ты вернулась ради мести. И ждала, что ты поступишь так же, как поступила Пипина Анжуйская. В Байе было много толков о том, что оба нормандских брата сохнут по тебе.

– Я никогда не коснусь Ролло! – гневно воскликнула Эмма. – Вы вправе требовать от меня чего угодно, но я никогда не поступлю с сыном Пешехода так, как Пипина Анжуйская поступила с самим Пешеходом. То был варвар, погубивший ее жизнь. Роллон Нормандский столько раз спасал меня… Да разве вы сами не лечите Атли Нормандского, меня же хотите принудить нарушить заповедь Христову!

Однако монахиня на слова девушки обратила внимания не больше, чем на сползающую по сырой стене каплю влаги.

– Я лечу Атли Нормандского и делаю все, что в моих силах, дабы он вернулся к жизни. Ибо я часто бываю в усадьбе Ботто и не раз слышала разговоры варваров о том, что этот мальчишка так дорог язычнику Ролло, что он даже отказался ради него от тебя. И ты смирилась с этим, хотя в тебе достаточно силы, чтобы вогнать между братьями меч вражды. Это и стало бы твоей местью. И если Атли возненавидит Ролло, если Ролло начнет страдать из-за предательства брата, а сердце Атли разобьется о вашу с Ролло любовь – тогда ты достигнешь цели!

Монахиня гневно отвернулась и торопливо ушла. Эмма глядела перед собой невидящим взглядом.

– Нет, это невозможно, – тихо произнесла она наконец. – Разве я не пыталась? Что я значу для Ролло по сравнению с братом?

И тем не менее эта мысль глубоко засела в ней. Ботто уже сообщил ей, что послал в Руан гонца с вестью, что Атли ранен и может не оправиться. А это значило, что Ролло непременно прибудет – и они вновь встретятся! Эта мысль согревала ее сердце, как весеннее солнце. Но разве все ее прежние попытки не разбивались о его несокрушимую волю? Атли был самым уязвимым местом конунга. Он любил его, он верил в него. И если Атли возненавидит брата… Когда-то она поклялась себе, что заставит Ролло страдать. И если он оказался несокрушим, то Атли более чем слаб. Жалкий, преданно любящий ее Атли… Эмма почувствовала, как у нее сжалось горло. Почему ее судьба так неразрывно переплелась с их судьбами? Она обязана обоим, она по-своему любит каждого из них. Но оба они – ее враги, и не только потому, что пришли завоевателями на землю ее предков, но также и потому, что оба разрывают ее сердце на части. Но именно в этом, как ни странно, и заключалась ее сила.